Рецензия на книгу
J R
William Gaddis
Аноним19 мая 2017 г.Against interpretation
Иногда сложность авторского мышления, сложность концепции (как у Уоллеса, например) порождает малочитаемость текста. Классический пример — роман Гэддиса «J R», который, как пьеса Бродского «Демократия!», состоит весь из реплик, непонятно кому принадлежащих, и читатель должен сам это понять. Это внутренний диалог мальчика с раздвоением личности, примерно как в «Школе для дураков», но при этом это ещё и диалоги массы народу (его отца-миллиардера, ещё кого-то). По крайней мере, понятно, что сложность концепции романа диктует сложность его формы. Дмитрий Быков Прежде чем вы начнёте читать эту рецензию, я должен вас предупредить, что всё, что будет после этого абзаца, было написано мною неделю назад в течении пяти или даже больше часов спонтанного вдохновения. Конечно, это сложно было назвать рецензией, потому что я не разбираю сюжет, используя всего лишь несколько мест из него для цитирования, не высказываю своё отношение к главным героям, поэтому я решил, что публиковать это никогда не буду, так как вместо того, чтобы сделать Уильяма Гэддиса чуточку известнее для коллеги-читателя, я пытался ответить самому себе на вопрос: почему всегда, когда я узнавал о существовании “сложной” художественной книги, то первое, что я читал о ней в интернете, были статьи-отзывы-рецензии, сообщавшие мне, что эта книга сложная для прочтения, её трудно читать обычному человеку и что на удовольствие от чтения или хотя бы на появление простой положительной эмоции я могу и не надеяться, ведь это “сложная” книга, и что почти всегда, когда я читал такие книги, то они оказывались всем чем угодно, но только не недосягаемым простому читателю Эверестом: они могли быть хорошими книгами, которые мне было интересно читать, они могли быть хорошими книгами, которые мне было не интересно читать, они были плохими книгами – вот три разных вида впечатлений, которыми я могу описать весь свой опыт чтения художественной литературы и никогда ещё я не встретил книгу, которая бы осталась для меня единственно “сложной” после того, как я её читал. А что такого плохого в определении “сложная книга”, спросите вы? На что я вам отвечу, что голое определение “сложная книга” (когда тот, кто его произносит не раскрывает то, почему он так говорит) – для меня это самое тупое, что только можно сказать о книге и что меня больше всего бесило и продолжает выводить из себя. Повторюсь, что когда человек объясняет, что стоит за определением “сложный” – это одно дело, но когда он толком сказать не может почему чтение для него было “сложным”, обличая при этом чаще всего своё невежество, лень или просто изначальное нежелание читать книгу по какой-то причине, а из-за чистой надобности (“ёжики и кактус”) – то это совсем другое дело, которое ведёт к уничтожению книги не только для неё самой, но отнимает у неё новых читателей, которым эта книга могла бы понравиться (например, свежая “сложная” новинка не будет продаваться [но в каждом их этих примеров есть исключения - вот одно из них: перевод Bleeding edge Томаса Пинчона ( Край навылет ) ожидала учесть “нераспроданного тиража” после выхода негативных рецензий от самых известных книжных критиков в России, но вместо этого у меня есть инсайдерская информация о том, что он покупался лучше всех предыдущих переводов книг Пинчона – дело в том, что от негативных рецензий и Дмитрия Быкова, и Галины Юзефович получился обратный эффект, настоящий "чёрный пиар" по причине того, что читатели решили сами прочесть свежую книгу, учитывая тогдашний пиковый спрос на Пинчона и число его упоминаний среди новостного культурного поля]). И по моему мнению неприемлемо ограничиваться словами “сложная книга” тем, кто сам в этой книге разобрался, а "остальным её читать и не стоит", потому что в тот момент, когда они произносят такие слова, то понемногу убивают культуру чтения: час назад я набрал в поисковике “Джозеф Макэлрой” (думал найти новых фотографий с презентации перевода «Cannonball» ( «Бомба» ) в Киеве на книжной ярмарке), и мне попалась стенограмма передачи Дмитрия Быкова на радио "Эхо Москвы". С помощью Ctrl+F я нашёл это место, и там он говорит не только о Джозефе Макэлрое, но и “J R”. То, что он говорит о “J R” не соответствует действительности. Такое чувство, что он делает ошибочный вывод о содержании книги на основе её первых страниц, решив, что всё понял о сюжете (он делает фактологические ошибки - любой, кто прочтёт хотя бы первые 50 страниц "J R" увидит, что Быков выдумывает). "Искусство говорить о непрочитанных книгах так, как будто вы их прочли". Так даже Джонатан Франзен в своём известном эссе про Гэддиса в частности и культуру чтения сложных романов в целом не пишет про недочитанный им “J R”, как нёс ложную информацию слушателям "Эха" Дмитрий Быков. И хрен бы с ней – с ложной информацией, ведь программа вышла уже год назад и эфир был глубокой ночью, но поймите меня правильно, ведь я только что дочитал "J R", читаю про него всё, что попадается на англоязычных ресурсах, раздумываю над тем, как я бы его оценил (потому что он не идеальный, и я не полюбил его, но я им восхищён как примером того, что может человек сотворить с помощью значков-буковок), на русском языке про него кроме рецензии Макса Немцова читать нечего, и тут я вижу такое и из чьих уст. Тогда подумал я, что совершу такое же преступление против читателя, как введение его в заблуждение профессиональным критиком, если не опубликую то, что написал (потому что считал свою рецензию сложной [сложной – потому что вы не читали “J R”, незнакомы со многим материалом, на который я ссылаюсь], которая в большей степени раскрывает не содержание романа, а моё свидетельство того, как с ними работают в Москве). Если вы хотите правды о "J R", а не ложной информации – то тогда эта "рецензия" для вас. Давайте посмотрим, в каких подборках находится здесь эта книга. Никем не читанные книги, например. Да, пока я первый, кто добавил в "J R" в "прочитанное" . И ведь дело не в том, что он плох, скучен, невообразимо сложен для чтения или написан малоизвестным автором (правда, Гэддис действительно неизвестен в России, его книги сложно купить в книжных магазинах даже в Москве, его работы пока не переведены на русский язык [вкупе с большим объёмом его первых двух книг, самых известных, что может отпугнуть даже жаждущего открытий читателя, готового играть по правилам автора]). В чём же тогда проблема? На этот вопрос уже давно пытаются ответить и единственного ответа нет, но зато есть набор ответов, которые накопились за десятки лет, потому что Уильям Гэддис является одним из самых важных и первых американских писателей постмодернизма послевоенного времени, оказавший влияние на творчество таких писателей, как Томас Пинчон , Джозеф Макэлрой и Уильям Гэсс , Джонатан Франзен и Дэвид Фостер Уоллес (последний в The Pale King открыто пишет о том, что "хотел писать как Гэддис" - говорит он об этом в 9-ой главе, а вся 19-ая глава словно глава из “J R”), и его творчество до сих пор продолжает покорять и удивлять новых читателей, которые нашли в себе смелость познакомиться с его работами. Сейчас я приведу в пример два разных ответа. 1. Джонатан Франзен в своём эссе называет Гэддиса "мистер Сложность" (эссе так и называется - "Mr. Difficult"), а "The Recognitions" - самой сложной книгой, которую он дочитал, отдав должное этой работе, назвав один из своих романов The Corrections . "J R" на тот момент он не смог дочитать, о чём печалится, восклицая: "Hello! I'm the reader you want! I love smart fiction, and I'm looking for a good Systems novel. If you can't even show me a good time, who else do you think is going to read you?" ("Хэй! Я тот читатель, которого ты хочешь! Я люблю умные художественные произведения, я ищу хорошие романы-Системы. И если ты не можешь даже мне угодить, то кто ещё, ты думаешь, соберется тебя читать?"). На самом деле это эссе (которое даже имеет страницу на Википедии (sic!)) чрезвычайно важно для понимания того факта, почему сложные романы были окутаны пеленой домыслов, стереотипов и круг их читателей, которые любят их читать, сравнительно мал, и почему вместо того, чтобы их превозносить (в "через тернии к звёздам" стиле), даже такие читатели, как Джонатан Франзен (который, по идее, должен был написать хэй, чуваки, давайте читать Сложные Романы!, а на деле признал, что они так и останутся уделом немногих читателей), должны "перешагивать через себя", чтобы их дочитать. чтение Гэддиса похоже на прослушивание лучших прог-рок альбомов Лично я считаю, что нет ничего плохого в том, что такие романы не могут нравиться большому числу людей, потому что они действительно и нарочито сложны в сравнении с другими романами (я прекрасно понимаю борьбу Франзена с "J R", с оставшимися двумястами страницами), при том что если оставить голый скелет-сюжет в виде графа с комментариями, описав все связи героев и те идеи, которые за ними стоят, то каких-то сложностей заоблачных для понимания мы не увидим, но если мы будем рассматривать форму, то здесь мы столкнёмся с широкими возможностями для интерпретаций и обсуждений, для которых не подходят массовые критерии оценки качества художественных произведений ("а как же Высоцкий", скажете вы, что я имею ввиду под "не работают массовые критерии" - разве его творчество чем-то уступает тому же Гэддису по силе, заряду, которое оно несёт в себе и эмоциям, которые оно вызывает у слушателя-читателя-зрителя? на что я отвечу - ), потому что здесь в большей степени работает сама личность, тот, кто воспринимает предмет искусства, ведь лишь от него зависит, как он будет "играть в классики", которые нарисовал художник, и что он от этого получит: будет ходить на руках из клетки в клетку, проползёт на животе, проскочит за две секунды от начала и до конца, а может вообще сотрёт мелок и нарисует свои формы. И всегда у меня в моём читательском опыте было так, что когда я начинал пристально изучать причины использования таких умышленно усложнённых форм, то передо мною во всей красоте раскрывался авторский замысел, позволяющий мне получать широкий, самобытный спектр удовольствия от чтения каждой подобной книги в отдельности. Проблема же оценки по массовым критериям произведения искусства в том, что в ней доминирует влияние социальных институтов, экономики, политики, общественное положение и образ жизни отдельной читательской личности, и через эти критерии мы уже можем судить как и самого автора ("а что сделал ты, чтобы тебя читали?"), так и ту окружающую среду, в которой он находится ("мои книги не издаются", "цена на книги растёт согласно экономической ситуации в", "выгодно иметь безыдейных"). Ведь если мы будем сравнивать по уровню известности Гэддиса и Высоцкого, то Гэддис окажется неудачником, поэтому мы сталкиваемся с дилеммой: кто-то говорит - Великое Искусство времени неподвластно, значит Гэддис - это не Великое Искусство, а Высоцкий - Великое? Но мы понимаем, что это тоже относительно, если возьмём Гомера - ха, Высоцкий, ты теперь уже не Великое Искусство - каких-то там 50 лет с небольшим, а Гомер-то...! Я не выступаю в роли адвоката Гэддиса и не говорю, что нужно всем его начать читать и изучать, но я полагаю, что про него можно больше поговорить хотя бы, ведь я знаю читателей, которым бы он понравился. Но я понимаю, что такой читатель должен обладать либо определёнными, почти профессиональными навыками чтения, либо быть открытым для чего-то нового и сложного и действительно хотеть почитать, пусть и не до конца, но изначально иметь желание. Вот откуда взять навыки и как это дело исправить я буду писать дальше, потому что в работах Гэддиса рассуждения на эту тему - это одна из нескольких главных раскрытых тем как и "J R", так и "The Recognitions" (только в "The Recognitions" о происхождении художественного шедевра, а в "J R" про то, как творцу не растерять пламя). 2. О приобретении навыков написал другой читатель Гэддиса - Lee Constantinou (Ли Константиноу), прямо обращаясь к эссе Франзена в своей рецензии-эссе "Too big to Succeed: On William Gaddis's "J R"" ("Слишком большой для успеха: о "J R" Уильяма Гэддиса") в 2012 году, когда он написал, что "there may be no more important literary task today" ("важнее литературного вопроса сегодня быть не может"): в 2012 году литературный журнал организовал массовое чтение Гэддиса #OccupyGaddis, приуроченное к изданию Dalkey Archive Press двух первых книг автора, ранее издававшихся крупнейшим издательством Penguin Books. Этот переход к другому издательству, которое намного меньше в сравнении с Пингвином, обусловлен тем, что дети Гэддиса посчитали, что Пингвин недостаточно прикладывает усилий для продвижения книг их отца, поскольку Пингвин, как и многие другие крупнейшие издательские дома, активно работает (в том числе занимается PR-продвижением) с бестселлерами на которых можно заработать, а основная масса книг вообще не требует такой работы, ведь это уже всем давно известные книги, их покупало не одно поколение. Dalkey Archive Press в силу меньшего объёма производства мог бы больше времени и внимания уделить продвижению книг Гэддиса. Ли Константиноу считает, что работы Гэддиса требуют активной работы с общественностью, и начинать нужно не с магазинов или издательств, а с филологических факультетов, потому что до сих пор про Уильям Гэддиса даже на академическом уровне в Америке относительно мало говорили (относительно Пинчона, Хулио Кортасара, например), а что уж говорить про массового читателя. Чтобы Гэддиса читали, нужно очень много "коллективной работы и даже политической": "a serious literary culture needs powerful literary institutions with the resources, editorial talent, and time to cultivate and support great writers" - "серьёзная литературная культура требует сильные, мощные литературные институты с ресурсами, редакторским талантом и временем для культивирования и поддержки больших авторов". Ли Константиноу понравился "J R" и он задаётся вопросом, почему так мало его читало людей, и что нужно сделать для того, чтобы их стало больше. Он вспоминает верные мысли Франзена, что большинство не заинтересовано читать такие трудные книги, но он считает, что с большинством можно работать, оказывая на них влияние, с чем я согласен. Но так же я думаю, что словосочетания "оказывать влияние" и "системная работа" довольно опасны (в начале "J R" Гэддис так и пишет, что "порядок - это шаткое, опасное состояние, которое мы пытаемся навязать на базовую реальность хаоса"). Всем известна обратная сторона монеты, пагубно повлиявшая на человечество в виде Второй мировой войны, например, поэтому я считаю, что нужно уточнять, что имеешь ввиду, тем более что при рассматривании конкретных примеров работы с читателями вы увидите, что ничего опасного в них нет. местами "J R" и "The Recognitions" поражают своей "неземной" красотой, от которой слезы на глаза наворачиваются, как от вокала Элизабет Фрейзер А теперь кое-что из моего опыта. Недавно я был на встрече в библиотеке имени Достоевского, посвященной приезду в Россию американской писательницы Июнь Ли в рамках проекта сайта Colta.ru "Написано в Америке". На этой встрече русский читатель мог впервые увидеть Июнь Ли и познакомится с ней, задать вопросы о её творчестве. Но в процессе стало понятно, что "про что" её книги не будет сказано, так как разговор был выстроен в плоскости Творцов, а не Читателя (была поднята языковая проблема, семиотическая, самоидентификация автора и как читатель сакрализирует автора, ожидая от него ответов). Узнал ли я что-то новое о работах Июнь Ли после этой встречи - нет, я понятия не имею про что они, но я узнал много другого о Июнь и не только о ней. Правда, я шёл на встречу не за Июнь Ли (хотя был рад узнать про её книги), а "пожать руку" и сказать спасибо за труд одному из участников дискуссии - Илье Данишевскому , за его Нежность к мертвым . Мне представилась возможность высказаться: я хотел обратить внимание участников дискуссии, что "вы не о том говорите - читателей, по моему опыту общения с людьми, любящих читать книги, не пугают проблемы сложности, большого числа страниц, языковой барьер - их пугает то, что рынок сбыта не даёт им возможности легкого доступа к таким книгам". Я думаю и верю, что сегодня, как никогда прежде, читатель готов говорить по существу и разбирать содержание непереведённых сложных книг, потому что ему надоело читать уже по тысячу раз перечитанные и перемолотое всеми старьё, ему хочется нового и в этом деле ему не хватает помощника в лице ментора-критика, способного зажечь читателя своим примером того, как он, читая, работает с ними. Но в целом от встречи у меня остались только положительные эмоции и я доволен сам себе, что сходил на неё. Можете послушать и посмотреть всю встречу. Это понятно, что критик будет преимущественно работать с простым материалом и его разбирать до костей, чем со сложным или же просто неудобным для описания и выводов прежде малоизученным сочинением. Вы сами сейчас видите, какой неуклюжей вышла эта рецензия, но иначе нельзя, потому что я мог написать: "тяжелое по форме произведение, построенное на одних неатрибутированных диалогах, обличающее бессилие человека перед хаосом и энтропией, но в большей степени демонстрирующее, почему человек продолжает с ней бороться и в ней же находит силы для творчества", но так даже звучит не складно. Тем более, что в "J R" есть писатель, который написал когда-то "great big novel", получил за него какую-то премию и .... и всё, поэтому пример выше сильно коррелирует с содержанием "J R" (в этом писателе Гэддис отчасти описывает свою историю: он жаждал славы и признания после выхода "The Recognitions", а получил преимущественно негативные и унизительные для него отзывы критиков - снисходительные. Во многом критики были правы, во многом нет, и как бы это жестоко не звучало, но "выживает сильнейший" как раз про это. Я думаю, что после такого невесело было Гэддису, мягко скажем, о чём отчасти может говорить двадцатилетний перерыв между его первой и второй крупной работой).- Нет всё в порядке всё в порядке я, но вы, вы случайно не Thomas Eigen? Потому что я, потому что на суперобложке вашей книги не было фотографии поэтому я... - Да я и не хотел их я, я очень удивлен что вы... - Нет я всегда хотел вас встретить но я предполагаю я, я тоже удивлён так внезапно встретить вас в таком офисе, о, спасибо вам... он протащил кресло через дверь, наклонился смахнуть грязь с сиденья. - Я написал вам когда впервые прочитал его, по вине издателя я предполагаю вы никогда не получали его но я думаю что это важнейшая книга которую я, одна из самых важных книг в американской литературе и я, поскольку я писатель точнее пытаюсь быть писателем я... - Ну спасибо на добром слове... он наклонил своё кресло назад, зацепил выступ ящика с файлами мыском своего ботинка и вытянул его на расстояние достаточное чтобы положить на него свою ногу, - одним миллионом больше таких как вы и я буду.. - Но вы должно быть знали когда вы писали текст, вы думали о том что вы пишите для очень маленькой аудитории, я... - Маленькая аудитория! убрал ногу, - вы думаете я бы работал над ним семь лет лишь для, вы знаете каким был мой последний авторский гонорар Мистер... в начале кажется, что ты читаешь какой-то "белый шум", который становится "больно" читать, как больно ушам слушать некоторые альбомы Jesus and Mary Chain, но стоит прислушаться, и раскроется красота шума как в "Loveless" My Bloody Valentine До этого я был на другой встрече, в библиотеке им. Некрасова, посвящённой творчеству Энтони Бёрджесса и выходу двух новых номеров журнала Иностранная литература. Предварительно говорилось, что на встрече будет обсуждаться не автор "Заводного апельсина", а "неизвестный Бёрджесс" - другие его работы, которые малоизвестные русскому читателю, хотя и переведены (я помню, что мне понравилась книга M/F ). Одним из гостей встречи, помимо главного редактора журнала и помимо составителя номера, был переводчик Виктор Голышев, ради которого я окончательно решился пойти на эту встречу (выступать я не собирался, лишь хотел посмотреть на легендарного переводчика, в чьём переводе читал Всю королевскую рать и Свет в августе ). Так же на встрече был священник. "Чё?" Да, на встрече был священник, и всем было как-то неудобно, потому что в начале был показан маленький фильм о жизни Бёрджесса, который неудобно поднял тему жестокости и насилия в литературе и увёл обсуждение в плоскость ответственности автора за своё сочинение (у героев "Апельсина" были последователи -> ответственность творца за своё произведение). В итоге почти всю встречу было ужасно неловко присутствующим (опущу детали), и про "неизвестного Бёрджесса" я так ничего толком и не узнал. Или вот ещё пример: в прошлом году замечательный книжный магазин "Додо" организовывал встречи-клуб читателей, придумано это было Аней Синяткиной, на которые приглашался интересный гость, могущий что-то рассказать публике про книгу, выбранную заранее самими участниками встречи. За год до этого была встреча, посвященная книге «V.» Томаса Пинчона (можно посмотреть), на которую был приглашен переводчик Макс Немцов. В прошлом году я посетил много встреч в Додо. Например, была встреча с Игорем Вишневецким (обсуждали Волшебную гору Томаса Манна), который продемонстрировал довоенное видео с той самой горой, рассказал много интересного о книге и что самое главное - дал высказаться аудитории, внимательно слушая, что ему говорят. Для меня эта встреча стала эталонным примером того, как критик может раскрыть книгу читателю. Ещё одна встреча была посвящена работе Джона Кутзее Детство Иисуса , на которой присутствовала переводчик Шаши Мартынова и литературный критик Николай Александров . Встреча получилась неожиданной: Николай смог так раскрыть книгу, что у меня изменилось мнение о ней с "ну так себе" на "интересный, глубокий текст-ловушка". Так же была возможность послушать переводчика Шашу о том, как она воспринимает книгу, которую буквально "разделала" и низвела до отдельных слов, и узнать, не теряется ли после такой работы её магия? Я тоже принял участие и спокойно высказал своё мнение. Лично для меня оказалась очень важной встреча с книжным редактором и переводчиком Александром Гузманом, на которой мы обсуждали его перевод повести Ричарда Бротигана Уиллард и его кегельбанные призы . Александр Гузман перевёл любимый мною роман Осиная фабрика , редактировал перевод Радуги тяготения Томаса Пинчона, и совсем недавно (когда я покупал Волхва ) я обратил внимание на то, что его перевод редактировал тоже он, а "Волхв" - один из самых любимых мною романов. Встреча была классная и уютная для всех участников. Но та встреча, о которой я хочу сказать поподробнее, была самой важной для меня в ключе понимания того, что о хороших книгах нельзя "быстренько" и по-простому говорить - настоящие разговоры о них происходят тогда, когда вы заинтересованы и ваши собеседники заинтересованы в предмете разговора, и нельзя взмахом волшебной палочки книгу, которая "сложная", сразу сделать простой и понятной каждому. В лучшем случае получится так, как говорит один из героев "J R":
очеловечить его, даже если мы не можем подняться до его уровня, нет, в конце концов мы можем затащить его вниз до нашего. Встреча была посвящена Бледному огню Владимира Набокова, гостем был литературный критик Александр Гаврилов . Впервые, когда я узнал, что встреча будет про "Бледный огонь", я был удивлён, потому что считал, что Ада, или радости страсти Набокова может понравиться только тому, кто действительно изучает его творчество, обычному читателю не пробиться, а уж "Бледный огонь" (комментарий к какой-то там поэме) - это вообще удовольствие для единиц, и как о нём можно говорить? Но на встречу пойти хотелось, а быть "не в теме" тоже не хотелось, поэтому за день до встречи я решил хотя бы начать и прочесть первые страницы "Бледного огня". В итоге я лёг часа в два ночи и дочитывал его уже за час до встречи, попутно составляя конспект и выписывая неизвестные мне до чтения слова из него в свой литературный блокнот. Я получил огромное удовольствие от чтения, из-за чего негодовал и возмущался: "почему? почему критики пишут, что это очень сложный роман, который даже не каждому любителю творчества Набокова под силу прочесть? Почему вы не говорите читателям, что он понятен будет каждому, что это удивительный пример того, на что способно литературное художественное искусство?". На встрече с Гавриловым я ожидал, что вот сейчас умный и глубокий читатель-критик, любящий Набокова, раскроет его шедевр. Нет, почти всю встречу Александр говорил о сложностях чтения и "филологических вкусностях" и лишь в конце сказал, что всё-таки "Бледный огонь" имеет душу. Я был немного так удивлен: "почему, критики, вы не говорите о его душе, о красоте, которая не таится между строчек, а лежит на поверхности. Бери, читай и наслаждайся. Вместо этого вы говорите о вещах, соответствующих взгляду профессионального филолога, отпугивающих простого читателя". в "J R" описывается жизнь творческих людей: писателей, художника, композитора, которые попадают в смешные, но грустные ситуации, как герои фильма "Уитнейл и я" Спустя день, ну может чуть дольше, я решил для себя: о сложном искусстве, если ты хочешь реально ему помочь (будь то малоизвестный автор или глупо прочитанная массами-критиками книга), не надо говорить "таща вниз". Если ты хочешь помочь, изменив реальность и изменить статус текста в ней, то ты должен совершать поступки: покупать книги автора, собирать встречи читателей, говорить о его сложности и многочисленных вариациях а-ля "неотменимая модальность зримого", потому что именно такой способ работы со сложными, многогранными художественными трудами способен быть надёжным инструментом в этом непростом деле их разборов. При этом ничто не мешает тебе самому говорить о них профессионально, на таком же качественно высоком уровне, который соответствует их уровню сложности - при таком подходе важна твоя собственная читательская работа и твоё умение формировать мысли, спихнуть всё на "глупых критиков" не получится. Нельзя провести одну встречу с читателями, после которой вдруг всё всем станет понятно и доступно. Ещё примеры: в скором времени появится новый номер фэнзина "Pollen", посвящённый творчеству Джозефа Макэлроя. Уже вышли номера про Томаса Пинчона, Дэвида Фостера Уоллеса и других авторов. На YouTube есть лекция Макса Немцова про этих "сложных американских постмодернистов" (в том числе есть обзор всего творчества Уильяма Гэддиса). Подытоживая, хочу ещё раз сказать, что "J R" - это попытка автора реализации модели процесса энтропии жизненного хаоса знаково-символьной системой, с помещением туда волнующих его проблем (художник и бизнесмен - кто счастливее и "нужнее"?), as in real life, и заставить всё это дело работать.(ещё одна цитата из "J R")
"Звучит немного сложновато, разве не так?""Настолько сложно, насколько я смогу это сделать" Так уж получилось, что я уже высказал всё то, что хотел, хотя изначально думал описать скелет-сюжет. Но думаю, что это убьёт магию неизвестной ранее книги тем, кто скоро прочитает перевод Infinite jest и начнёт интересоваться Гэддисом. Главная проблема "J R" и "The Recognitions" не сложность их прочтения, а то, что в них мало незапятнанного света и доброты (в отличие от творчества Дэвида Фостера Уоллеса).во многом творчество Гэддиса поднимает те же проблемы, что описаны в фильме Бергмана "Седьмая печать". можно посмотреть фильм и ...
232,7K
