Рецензия на книгу

• 

  Аноним19 мая 2017 г.

  Виллис, или Страшный сон гауптмана Отто Бауэра

  Виллис
  Лунной ноябрьской ночью 1941 года гауптману Отто Бауэру не спалось. Устав, наконец, ворочаться на кровати в сырой, плохо протопленной, чужой комнате, он, игнорируя строгий запрет расхаживать в одиночку по ночам, выбрался на воздух. Иней серебрился в лучах призрачного света, делая чёрные развалины вокруг тихими, торжественными и какими-то неземными.
  Часовой у крыльца дома, в котором их расквартировали, посмотрел в его сторону, как ему показалось, с недовольством, но резво прищёлкнул каблуками. Бауэр едва удостоил его взглядом и побрёл по ярко освещённой луной улице.
  Всё в этом городе с жужжащим, нелёгким для немецкого языка и уха названием Верхневолжск казалось ему странным и даже пугающим. К кипучей, нечеловеческой ярости русских за пять нелёгких месяцев они уже успели привыкнуть. Лишь одно оставалось непонятным ему - что защищали они так яростно? Крошечные каморки в общежитиях при заводе, сам этот завод, где за сущие копейки работали день и ночь? Красный флаг?
  Неясный шорох в развалинах слева от него прервал его раздумья и заставил схватиться за рукоять пистолета. Откуда-то сверху, над его головой раздался сухой, резкий смешок. Он поднял голову. В оконном проёме второго этажа полуразрушенной стены сидела, свесив ноги наружу, женщина. Удивительно, как чётко он видел её.
  

  
  женщина в расцвете лет, с круглым лицом, с четкими полукружьями темных бровей, задорно вздернутым носом и яркими припухлыми губами. Волосы, завязанные сзади тяжелым полурассыпавшимся узлом, были у нее русые, а глаза карие

  Бауэр вытащил пистолет и неожиданно нетвёрдым голосом выпалил:
  

  • Хальт!

  
  Женщина засмеялась и ответила ему на русском, но он почему-то понял каждо

  • Да стою я, стою, кукла ты безголовая. Не целься в меня бестолку, я же тебе снюсь.
  • Что тебе нужно? - закричал он, чувствуя, как в руке, сжимающей оружие, зарождается мелкая дрожь.
  • Это тебе нужно. Ты же давеча хотел узнать, получишь ты майора к Рождеству или нет. Так вот, не светит тебе, как говорят у нас, ни майор, ни этот... как его... оберстлейтенант... Через месяц, а то и раньше, выкинут вас отсюда к едрене-фене, так будешь драпать, что портрет своей Гретхен забудешь в тумбочке.

  чке.

Немного успокоившись и уверившись, что всё это происходит во сне, Бауэр насмешлив
• Через месяц, говоришь? И что же здесь будет потом?
• А потом, гад ты ползучий, сюда придут наши солдаты, а потом вернутся мои соседи - те, кто уцелел. Мы вернёмся и запустим наши заводы и фабрики.
• Запустите? - нервно рассмеялся Бауэр. - Да вам и через три года не запустить ваших заводов и фабрик! Всё в руинах лежит, посмотри, русская дурочка...
• Запустим, - с уверенной улыбкой перебила его женщина. - Да, будет холодно, и наши ткачихи будут класть за пазуху нагретые кирпичи, чтобы согреться. И будут у них синие озябшие пальцы и потрескавшиеся от мороза лица. И дети будут хотеть поскорее вырасти, чтобы работать на заводе... или чтобы бить вас.
ы бить вас.
Красивое лицо её стало злым, и о
• Ты хочешь знать, что будет? Так знай. Знай хотя бы, сколько бед ты и вся ваша шелудивая свора принесёт моей семье. Погибнет мой племянник Марат. Он будет заживо гореть в танке и кричать оттуда, чтобы мы били вас смертным боем, чтобы гнали с нашей земли. Погибнет моя сестра с детьми. Они будут плыть в эвакуацию, и ваши сволочи разбомбят их пароход, набитый женщинами и детьми. Но мы будем жить, будем! Будем работать, не покладая рук, потому что победа - это не только фронт, но и мы. Голодные, озябшие, усталые девочки в чистых косынках, которым бы радоваться, учиться, влюбляться и читать романы. А они будут ткать, ткать, ткать, в каждое движение вкладывая ненависть к тебе и твоим собратьям. Дети будут радоваться морковке, как радовались до войны шоколаду и апельсину, и мы тоже научим их ненавидеть нацизм...
авидеть нацизм...
Бауэр хотел закричать на неё, выстрелить, но язык словно прилип к го
• Я не буду таиться даже перед тобой, мерзкое ты чудище. Мой муж уйдёт от меня, встретив на войне другую. Я, конечно, осуждаю его, но... - глаза её на мгновение стали усталыми и заблестели влагой, но она тут же взяла себя в руки. - Мы сменим наши цветастые платочки на чёрные. Одна за другой... Но вдовья ненависть - худшая ненависть, тебе не уйти от расплаты, проклятый... Я расскажу тебе, как умрёт от сердечного приступа наш старенький врач Владим Владимыч, что безмерно уважал Коха и Рентгена, чью родину вы опоганили своей чумой... Расскажу о медсестре Пане, что чуть не погибла, отдав кровь для спасения незнакомого её лётчика...
незнакомого её лётчика...
Бауэр, наконец, собрался с силами, но вместо
• Кто ты?
• Я - Анна Калинина. Русская женщина. Я - мать, дочь... - она сделала паузу, - жена, сестра и подруга. Я - ткачиха. Я - секретарь парткома. Что ты ещё хочешь обо мне знать?
а. Что ты ещё хочешь обо мне знать?
В её глазах светилась ярость, он вдруг увидел их так чётко, будто бы женщина была не на высоте нескольких метров над ним, а у самого его лица. Он вздрогнул и опустил
• Виллис, - вырвалось у него помимо воли.
• А сейчас я расскажу тебе то, отчего вся твоя паскудная кровь застынет у тебя в жилах. Помнишь Курта Рупперта, вашего фельдшера, того, у которого отец коммунист? Он перейдёт к нам, осознав сделанную им ошибку. И мы примем его.
• Где, в лагере? - расхохотался Бауэр.
• Нет, не в лагере. Он и... Белочка... моя племянница Евгения пойдут к вам в тыл и будут работать там. Женя погибнет... А ведь они так любили друг друга!
• Мне надоело слушать твою глупую болтовню, - прервал её Бауэр. - Если ты такая предсказательница, Анна, скажи мне, что ждёт меня?
• Тебя убьют, - очень спокойно отозвалась Анна. - Следующим летом.
• Кто же? Богатырь-разведчик Иван или диверсант Степан?
• Тебя убьёт этническая немка снайпер Галина Мюллер.
ьёт этническая немка снайпер Галина Мюллер.

• Тогда скажи, русская свинья, когда фюрер будет принимать парад на Красной площади?
рер будет принимать п
• Никогда, - ответила она. - Первого мая 1945 года над Рейхстагом будет наше знамя.
• Врешь, скотина! - закричал тонким, бабьим голосом гауптман и, вскинув пистолет, дважды выпалил в тёмный проём окна, где ещё секунду назад маячил платок Анны Калининой. Но её там не было, она исчезла, как виллис.
Калининой. Но её там не было, она исчезла, как виллис.
Отто Бауэр закричал страшным голосом и проснулся. В окно сырой неприветливой комнатки светила луна. Пауль тряс его за плечо: "Ты кричал во сне, Отто". "Мне приснилась русская женщина. Она говорила, что в мае 1945 над Рейхстагом будет красное знамя", - с неестественным смешком ответил Бауэр. Пауль посмотрел на него с испугом. Впрочем, он всегда был суеверным.

Послесловие
Очень сложно писать рецензии на военную литературу в виде гороскопа или предсказания, где так и напрашивается шутливый тон.
Анна не успела рассказать Отто Бауэру о том, что в 1958 году Борис Полевой, которого я нежно люблю за его "Повесть о настоящем человеке" - книгу, что до сих пор регулярно даёт мне силы в любых испытаниях - напишет о семье Калининых роман "Глубокий тыл". Если отбросить всю пропагандистскую наносную шелуху (хотя будет ли это справедливым по отношению к людям, которые действительно свято верили в коммунистическую идеологию?), то перед нами развернётся обычная семейная сага (вот где саги-то, а не Сумерки и Рассветы, прости Господи), история, вернее, переплетение историй обычных русских людей (или советских граждан, кому как больше нравится), попавших в страшный водоворот войны. Этот роман тем более интересен и ценен, что речь в нём идёт не о героях передовой (я ничуть не умаляю их подвига, но ведь о них сказано очень много) и даже не столько о тех, кто "ковал победу", т.е. производил оружие. Задумывались ли вы (лично я - нет) о том, кто изготавливал ткань для обмундирования? Голодные, холодные, в нетопленных цехах... Шаги почтальона, как поступь самой судьбы: к нам - не к нам, принесёт ли обычный треугольник, где слова от любимого человека, или страшный конверт, где будет "смертью храбрых"? А вдруг муж (как это и случилось у Анны Калининой) найдёт себе на войне другую? Надо отдать должное Полевому, у него во все произведениях есть эти "острые углы", он их не сглаживает до лубочной картинки. ППЖ, косые взгляды на этнических немцев, бюрократия, зарвавшиеся, как Юнона, функционеры... И всё же в его произведениях нет грязи ради грязи, ради жареных фактов, подленьких улыбочек, ради срыва покровов.
У меня особое отношение к военной литературе. Слово "люблю" здесь не очень подходит, как мне кажется, скорее - понимаю, ценю, проникаюсь, она трогает меня так, как будто всё это было со мной.
Отдельное спасибо Полевому за то, что у него любовные линии в контексте войны не выглядят, как вшитые белыми нитками в середину военного знамени цветные лоскутки. Две несбывшихся, неслучившихся, разрушенных навсегда истории любви: немца Курта и советской разведчицы Евгении Мюллер - такая красивая и такая трагическая, непоседы Галки Мюллер и Ильи Лебедева, которым так никогда и не было суждено увидеть друг друга... А Марат Шаповалов даже не успел никого полюбить...
А Анна? Разве легко ей было высоко, гордо нести красивую голову, когда любимый муж предал её? Но она нашла в себе силы не только пережить эту боль, но и помогать, поддерживать других.
Откроет читатель роман, увидит многочисленные "парткомы", "горкомы", "Маевки", "старый коммунист" и захлопнет поскорее, мол, агитка и пустышка. Нет. Полевой не из тех, кто писал для премий и поощрений, меняя кожу в зависимости от времени года. Я люблю его книги как раз за то, что в них есть жизнь, беды, радости и подвиги, а ещё - совершенно сказочные описания природы.



Вершины заснеженных сосен бесшумно проплывали, как темные облака. Колюче сверкали звезды.

или



Оживший лес шумит в предвесеннем ожидании. Кое-где, как забытые влюбленными девушками платки, белеют пятна нерастаявшего снега. Пьяно пахнет отогретой землей.

Словно и нет войны...
В общем, огромное спасибо Долгой прогулке-2017 за возможность прочитать ещё одну книгу Бориса Полевого, за погружение в тревожный, опасный, сложный, но честный и светлый мир этой удивительной книги и захлестнувшие меня эмоции (эвона сколько накатала-то!).