Рецензия на книгу

• 

  Аноним11 мая 2017 г.

  безысходность

  Я дошла до пятой главы, когда вспомнила о книге Джона Бойна «Мальчик в полосатой пижаме». Мысленно вернулась к тем ощущениям: злость, недоумение и возмущение от нелепости и неправдоподобности истории.
  У Джона Бойна в книге, разве что птицы не поют. Еврейский мальчик — узник Освенцима нашел себе друга в лице сына начальника лагеря. Фантастика!
  Не знаю, о чём думал автор. Спишу всё на то, что целевая аудитория "мальчика..." - дети. Видимо, в такой мягкой форме он хотел рассказать о нацизме.
  Не оценила.
  Наверное, причина в том, что я предпочитаю истину. Пусть ужасную, пусть страшную, но Правду.

  В произведении «Ночь» я поучила её с лихвой.

  Небольшой объем, но я не дошла и до середины, как ощутила пустоту внутри. Тяжесть в теле, безысходность и тоска, словно кто-то или что-то высасывает из меня жизнь.
  История 15-летнего мальчика Элиэзера, который прошёл через ВСЁ.
  

  
  Трое «стариков» с помощью иголок накалывали нам номера на левой руке. Я стал А-7713. С тех пор у меня уже не было другого имени.

  Книга очень тяжёлая.
  Здесь нет места свету, надежде, вере. Всё что я вижу - это серость и свинцовая мгла. Я чувствую только запах гари и вкус пепла на губах...
  

  
  Младенцев подбрасывали в воздух и стреляли по ним из автоматов, как по мишеням.
  
  Мы вышли наружу. Ледяной ветер обжигал лицо. Я всё время покусывал губы, чтобы они не смерзлись. Всё вокруг, казалось, несется в пляске смерти. До головокружения. Я шагал по кладбищу. Среди окоченевших трупов, похожих на бревна. Ни криков отчаяния, ни жалобных стонов, лишь безмолвная агония множества людей. Никто не просил о помощи. Умирали, потому что надо было умирать. Всё было просто.

  В какой-то момент голова моя стала тяжёлой, чугунной и вот, подобно этим измученным людям, я захотела одного — лечь, прям там, на снег и уснуть. Навсегда.
  Чтобы только больше не видеть, не слышать, не чувствовать.
  Пристрелите, убейте, но побыстрее, ибо больше нет сил переносить всё это...
  

  
  Как это может быть, что сжигают людей, детей и мир молчит?

  Последние страницы. Я не чувствую ног. Пальцы на руках - лёд. Я не слышу посторонних звуков. Только скрипку. Скрипку умирающего музыканта Юлека. Бетховен.
  

  
  Стояла кромешная тьма. Я слышал только эту скрипку, и казалось, что смычком была душа Юлека. Он играл свою жизнь. Она целиком перешла в струны. Утраченные надежды. Ставшее пеплом прошлое, загубленное будущее. Больше никогда он не будет так играть.
  Я никогда не забуду Юлека. Невозможно забыть этот концерт для умирающих и мертвых! И по сей день, когда я слышу Бетховена, то закрываю глаза и из темноты возникает бледное и печальное лицо моего польского товарища, который, играя на скрипке, прощался с умирающими слушателями.

  1945 год. Январь.
  Людей (людей ли? тела...) перегоняют из Освенцима. 70 км пешком. Люди падали и умирали. Многие давно потеряли человечность. Сыновья бросали отцов, братья дрались за кусок хлеба подобно диким животным.
  

  
  В вагоне, куда упал хлеб, началось настоящее сражение. Люди бросались друг на друга, топтали, царапали, кусали всех вокруг. Это были разъяренные хищники со звериной ненавистью в глазах. Ими овладела невероятная жажда жизни, заострившая их ногти и зубы.
  
  

  Избитый, обезумевший от ударов старик кричал:

  - Меир, мой маленький Меир! Ты не узнаешь меня? Я твой отец... Ты делаешь мне больно... Ты убиваешь отца... У меня есть хлеб... и для тебя... для тебя тоже...

  Он повалился на пол, всё еще сжимая в кулаке кусочек хлеба. Он хотел положить его в рот. Но противник бросился и отнял его. Старик еще что-то пробормотал, захрипел и умер при всеобщем безразличии. Сын обыскал его, схватил кусок и стал его пожирать. Но и он не преуспел. Его заметили двое и поспешили к нему. Присоединились и другие. Когда они отошли, рядом со мной остались два мертвеца - отец и сын. Мне было пятнадцать лет.

  
  

  Последняя страница. В голове гул. Живот сводит от боли.
  Закрываю книгу. Во рту металлический вкус. Кровь. От искусанных губ.
  

  
  Через три дня после освобождения Бухенвальда я тяжело заболел: это было пищевое отравление. Меня отправили в больницу, где я провел две недели между жизнью и смертью.
  Однажды, собравшись с силами, я смог подняться. Мне хотелось посмотреться в зеркало, которое висело на стене напротив. Я не видел себя со времен гетто.
  Из зеркала на меня глядел мертвец.
  С тех пор его взгляд не оставляет меня.
  

  8

  924