Рецензия на книгу

• 

  Аноним2 мая 2017 г.

  Данная повесть Набокова станет приятным сюрпризом для любителей Достоевского и странным открытием с последующим не менее странным разговором со своими взглядами для тех, кто любит Набокова, но не любит Достоевского, кто так и не заметил того мучительного разговора между Набоковым и Достоевским, красной нитью проходящего через всё творчество Набокова.
  Творчество Достоевского стало для Набокова почти наваждением, ̶ф̶а̶у̶с̶т̶о̶в̶ы̶м̶ ̶ чёртом, с которым в бреду общался Иван Карамазов.
  А если и сам мир - бред наваждения и сон? Если и сон порою "остывает явью"?
  Если маленький человек, почти по-Достоевскому, трагически ощущает тёмный и холодный вес навалившейся на него телесности большого и равнодушного мира?
  Есть обнажение души, а есть обнажение судьбы, её призрачная неприкаянность, когда вся душа, словно на кончиках пальцев - больно, душно касаться мира...
  Хочется во что-то воплотиться, сбыться, быть может - умереть, зарывшись в чужую жизнь, в смерть, в подполье жизни, прижавшись к тёмным цветам, чувствуя их роскошно-близкий запах. Пусть звёздный, лёгкий мир где-то над тобой матово, прозрачно шумит, словно бы видимый, слышимый сквозь голубую глубину сна. Только бы отдохнуть от "бессонной пестроты жизни", умереть чуть-чуть, на какой-нибудь мысок сердца, но умереть так, чтобы, словно в стихе Лермонтова, чувствовать тихий звон жизни...

  С первых строк повести, ненавязчиво нагнетается тема призрачности мира и души. Маленький, смешной и жалкий человек ( боже! как трагически вырос образ маленького человека со времён Гоголя и Достоевского!), затерявшийся в чужой стране, вне родины, словно вне тела.
  В ночи улиц проносятся газовыми шарами планеты фонарей... Маленький человек, с фамилией одного из мальчиков из "Братьев Карамазовых", поднимается по лестнице в квартиру своей замужней любовницы, которая попросила её проводить, захотела показать какую-то книгу про русскую девушку Ариадну...
  Странно... И эта пошленькая женщина. и другая его возлюбленная, портниха, что была ещё в России, имели схожую полноту, нечто общее, словно бы этот избыток телесности, смутно говорил, напоминал о неприкаянности обнажённой души, ищущей себе воплощения, тела.
  И эта портниха, и эта книга про Ариадну, словно бы являются частью той нити, которая не даёт соглядатайствующему герою, и нам, соглядатайствующих за его соглядатайством, заблудиться в рушащемся лабиринте перелистываемых страниц, в лабиринте отражений.

  Как хочется чистой и вечной любви, хочется быть прекрасным и смелым, а не смурой, осунувшейся душой, судьбой, ложной судьбой, скитающейся по ложному миру, целуя чужие, холодные губы, тела...
  Может, это не наш герой живёт, целует?.. Что там говорил Пруст о невозможности понять, отразить человека во всём протяжении его души? Для каждого живого существа, для цветов, по которым идёт человек, он будет бесконечно разным, и каждый унесёт с собой его отражение, другого его, и он, странно, кошмарно будет жить вне себя; его беззащитный образ в мире будет обезображен, искривлён, отразившись в зеркалах чужих впечатлений.
  А где он, настоящий? Может, его, настоящего, вовсе и нет? Может, и мира настоящего - рая, тоже нет?
  Рай - это подлинный мир, увиденный однажды одним подлинным человеком среди бесконечно двоящейся людской мнимости, думающей, делающей, желающей из века в век одно и то же, словно бы живущей и чувствующей по заколдованной орбите Дантова круга.
  Но как же хочется найти себя подлинного! Найти то самое исконное зеркало - любовь, того самого человека, а не его отражение, отражающего, словно сон во сне, твоё отражение!
  Наш герой подрабатывает гувернёром у двух мальчиков ( телесное эхо двойственности частых отражений в повести).
  Однажды, к нему звонит разгневанный муж его любовницы... В какой-то миг, словно в спиритизме телефонной связи, наш герой говорит в холостую - как чуть позже, его сердце и жизнь провернуться в холостую, - с пустотой, темнотой, словно бы стоя перед тёмной немотой ничего не отражающего зеркала.
  Происходит избиение нашего маленького человека на глазах у детей - последняя капля муки и стыда обнажённой души, и, как выход - самоубийство.

  Вот тут то и начинается самое интересное : тема Достоевского, самого дальнего, кошмарно-дальнего уголка подполья жизни - смерти, тема "Двойника" и гениального рассказа Достоевского "Сон смешного человека".
  Тут - виток спирали сердцебиений, их мучительных пересечений с жизнью, сознания - с бытием, с которым оно не может породниться вполне, но не может и покинуть его - "о сладкий ужас солипсизма!" - "друг друга отражают зеркала, взаимно отражая отраженья"
  Читатель должен сам решить, является ли всё дальнейшее происходящее - сном нашего смешного человека, или же сам мир является чьим-то жутковатым сном?
  Кто-то проснётся в Эдеме ли, в Аду ли, протрёт глаза дрожащим крылом, проведёт им по холодному и влажному челу, и грустно улыбнётся...
  А быть может, где-то ̶п̶о̶д̶ ̶б̶а̶л̶к̶о̶н̶о̶м̶ ̶м̶и̶л̶о̶й̶ ̶В̶а̶н̶е̶ч̶к̶и̶,̶ ̶о̶т̶в̶е̶р̶г̶ш̶е̶й̶ ̶д̶у̶ш̶у̶ ̶и̶ ̶л̶ю̶б̶о̶в̶ь̶ ̶̶н̶а̶ш̶е̶г̶о̶ ̶г̶е̶р̶о̶я̶,̶ возле русской границы, расправив руки крестом, лежит в цветах человек, и сонным взором смерти смотрит на темнеющее небо; в голове проносятся прозрачные мысли о милой Ванечке, которую он часто видел когда-то в книжном, видел с книгой о какой-то Ариадне, но так и не решился к ней подойти.

  Продолжение

  
  Любители Достоевского приятно подметят в словах г.г. мысль Кириллова из "Бесов" о страхе не смерти, но боли, большем, чем сам страх смерти, словно бы что-то в душе понимает, что смерти - нет, словно бы что-то соглядатайствующее в душе, делает шаг в сторону, в тень смерти, и уже оттуда, чувствует ужас жизни, бесконечно уплотнившейся до огненной, голубой точки боли.
  Звезда умирает, но свет от неё живёт и виден через мириады лет. Человек умирает, и свет его души, отражаясь в душах других, живёт до тех пор, пока живы и они.
  Но если Кириллов хотел убив бога, стать богом, то здесь - маленькая душа становится "божком" маленького мирка, творимого по инерции бессонным, немигающим сознанием. Как заметила Адриана Ностра - "голая душа встретилась с телесным призраком двойника мира..."
  По словам Набокова в одном из его интервью "душа героя проходит сквозь собственный зеркалами обставленный ад".
  И если герой Кафки искал Замок в бездушных декорациях мира, то герой Набокова ищет свою любовь, Беатриче, в замковых лабиринтах Ада.
  Алый клубок сердца, брошенный в лабиринты перерождений, жизни, разматывается, тает на глазах, и вдруг - исчезает.
  Смертельно важных декораций, успокоительный обман, сквозится странным светом...
  Вот возле того дома, девушка гуляет с собакой. Но если присмотреться, то поводок подвешен в воздухе, и собаку выгуливает ветер ночи. Просто воображение не успело дорисовать удалившегося человека, как что-то в мире не успевает дорисовать, "докрасить" ту или иную мимолётную истину, чувство, к которым страшно приближаться, ибо...

  Постойте, но ведь с самого начала повести нас обволакивает эта призрачная атмосфера. Может. наш герой уже давно умер? Умер, ещё до своей смерти? Но разве можно умереть до смерти? А после смерти?
  Можно, если не знать, что смерти - нет. Или же если не знать, что живёшь, ибо жил собою больше, нежели жизнью.
  Умрёшь в смерти, и... ничего не изменится, только на небе пропадёт нежная горсточка звёзд, исчезнет вон тот человек, прогуливающийся с собакой, исчезнет ещё что-то важное...
  Если бы нашему смешному человеку приснился сон во сне, то это было бы похоже... Люди. с которыми он общался : Кашмарин ( муж), милая Ванечка, Вайншток ( Спирит, работающий в книжной лавке. у Набокова не бывает случайных аллитераций в именах), Мухин, Смуров... словно живые зеркала, длящие свет его души - разбились разом, и на тёмный блеск мокрой улицы, выскочило много его отражений : одно - лживое. Другое - прекрасное, третье - подленькое, четвёртое - ... и все эти отражения, словно в Андерсеновской сказке про человека, потерявшего тень, пробегали сквозь друг друга, стены домов, сквозь странно обернувшихся в пустоту прохожих, и невозможно было найти среди них себя подлинного, как невозможно увидеть и коснуться мира, души другого человека, прежде не коснувшись своей же тени души, упавшей на них.
  Мы не можем избавиться от плена бессонного, безвекого сознания, и, даже умерев, оно нам мстит, окружая нас собой, бросая в нас дотлевающую, звёздную пригоршню воспоминаний о мире и нас.
  Что может быть страшнее, чем потерять свою тень? - Потерять, разувериться в своём вечном и подлинном "Я", в каких бы небесах ада ли, рая ли, оно не затерялось : зеркало разбилось, и в тёмном воздухе, чеширской улыбкой, прозрачно повисло отражение грустного мира и человека.

  Смешон ли человек данной повести? Хм..
  Когда его душа мучительно кричит, обращаясь в конце к нечто жестокому, самодовольному в жизни и в каждом из нас, что она - счастлива, что он, маленький человек, замечателен душой, своей фантазией, его хочется обнять, попросить прощения за весь этот жестокий и неулыбчивый мир, в котором, быть может, возможно только такое, бесконечно грустное, призрачное, танталово счастье соглядатая.
  ( Любители Набокова отметят изменение тональности обращения г.г. к публике в конце Соглядатая - робкое счастье,- и подобное же обращение героя через 4 года в "Отчаянии" - мир, с его счастьем, распадается на скуку, шутовство.

  Пускай, пускай смешного человека нет, как нет и нас, и, наконец, и мира, бога, быть может, тоже, нет.
  Пускай любимый человек ушёл от нас, пусть даже насовсем, покинув этот мир, но он будет жить в нашем творчестве воспоминаний.
  К кому он ушёл? К другому человеку, к ангелу? Ах! как прав был наш герой : они никогда, никогда не узнают, как душа может обнимать любимого человека в своих воспоминаниях и снах! Быть может, любимый человек ушёл только к призраку, а на всей-то земле и остались лишь только ты и я. Я не ревную, я счастлив, я подарил ей целый мир, которым я так жадно жил. Я обнимаю её целым миром - она стала для меня миром.
  Я всегда с ней, я всегда смотрю и наблюдаю за ней, словно душа за телом, которое она покинула.
  Ну вот, мой голос в конце рецензии, прозрачно слился с голосом главного героя...
  Наш герой, словно г.г. из "Сна смешного человека "Достоевского, не забыл ту самую девочку-душу, которая молила о помощи под бледными фонарями, он нашёл свою душу, а вместе с ним, о душе вспомнили и мы.
  Ведь правда, вспомнили? Я ведь живой? Мы ведь живы, скажите? Да не смотрите же на меня так странно. Не молчите. Прошу вас, скажите хоть что-то!!
  
  Работа Павла Челищева ( Набокова от живописи, как его часто называют)

  20

  1K