Рецензия на книгу
Гроздья гнева
Джон Стейнбек
Akvarelka21 ноября 2010 г.ОСТОРОЖНО! ВОЗМОЖНЫ СПОЙЛЕРЫ!
Что может быть страшней для человека, всю свою жизнь прожившего на родной земле, возделывавшего ее с младенческих лет, молившегося за каждый урожай и орошавшего ее, землю, своими потом и кровью, чем изгнание? Что может быть ужасней, чем видеть, как твой дом выворачивает, выкорчевывает бездушная машина, кусок металла, управляемый таким же бездушным человеком? Именно это пришлось пережить семье Джоудов и сотне других семей Канзаса, Оклахомы, Техаса, Нью-Мексико, Невады и Арканзаса… Все они, обездоленные, но полные надежды, движутся в Калифорнию, их влекут сладкие слова оранжевых листовок, зазывающих рабочих на сбор фруктов, обещающих работу, деньги, питание…
Эта книга – ответ на хорошо известную поговорку «хорошо там, где нас нет». Люди едут, влекомые надеждой на более счастливую жизнь, и не знают, что там их никто не ждет, и таких как они тысячи!
Автор очень необычно ведет свое повествование. Он смотрит на людей сверху, как на копошащихся муравьев, и тогда ни у кого нет имени, есть только мужчины, женщины, дети, безликие, снующие по дороге. Нет Джонов, Томов, Уиллов, есть только сотни, тысячи муравьев, безымянных и бескровных, но так усердно куда-то спешащих. Иногда взгляд автора устремляется вглубь «муравейника», и тогда мы видим семью Джоудов, живем вместе с ними, страдаем, надеемся… Но автору быстро надоедает следить за одной семьей и тогда он снова устремляет свой взор на это поистине грандиозное зрелище, на трехсоттысячное полчище людей…
Распадается не только экономика, распадаются семьи… Кто-то умирает в дороге, кто-то уходит. В семье Джоудов умирает дед. Он не хотел бросать родную землю, и он останется в ней навсегда, зарытый в безвестной могиле, не имеющий права даже на достойные похороны, потому что у семьи нет на это денег; но он остается дома, лежать в той земле, за которую боролся. Это один из самых ярких моментов книги, тронувший меня до глубины души. Умирает и бабка, она стойко держалась, будто ей все нипочем, но боль за родную землю уже засела глубоко в сердце и с каждым днем подтачивала ее… Уходит Ной, бежит Конни, и с каждым днем все больше отдаляются Эл и Том… Семьи уже нет, только осколки, как и нет дома, нет родины.
Эл, как мне показалось, вообще готов предать свою семью. Он каждый раз твердит родным, что уйдет, хотя отлично знает, что кроме него некому вести машину. И если он сбежит, остальные останутся выброшенными посреди дороги на произвол судьбы. А Том… Том опрометчиво рискует не только своей жизнью, но и жизнью своих родных, каждый раз оправдываясь одной и той же фразой: «Ма, ты же знаешь, я не мог по-другому». Ради удовлетворения собственного тщеславия, ему надо присутствовать при всех стычках и везде вставить свое слово. Но сможет ли он один справиться? Когда рядом не будет проповедника, готового пойти за него в тюрьму, когда не будет родных, готовых укрывать его в своей машине? Мне кажется, что нет. Он не похож на человека, продумывающего каждый шаг и готового повести за собой людей. Он, скорее, обычный забияка, который с кулаками набросится на полицейских и тут же угодит в тюрьму.
Еще один момент, потрясший меня до глубины души, это когда дяде Джону дают ящик с мертворожденным ребенком и просят его зарыть, а тот опускает ящик в бурлящую, вышедшую из берегов реку, и говорит напоследок, как прощальное напутствие: «Плыви, расскажи им все. Плыви по улицам. Будешь гнить. Может, они хоть от тебя все узнают. Ты только так и можешь говорить. Я даже не знаю, кто ты — мальчик или девочка. И никогда не узнаю. Плыви, остановись где-нибудь на улице. Может, тогда они поймут». Что может сказать людям мертвый ребенок, схороненный в ящике из-под яблок? Что может сказать сама смерть? Этот безмолвный укор. Воистину страшное зрелище. Но может ли он расшевелить души людей, чьи глаза видят только деньги? Скорее нет. Они, быть может, даже и не увидят его, сидя в своих теплых домах, поглощая горячую еду и давясь от страха перед бесчисленной толпой изголодавшихся людей. Их черствые сердца уже не способны на сострадание и жалость, а в глазах горит только жажда насыщения, богатства и власти.
Единственный светлый лучик во всем повествовании – мать. Автор ни разу не называет ее по имени, только «ма». Зачем? Ведь она собирательный образ, отождествляющий всех матерей, кормилиц. Она высоко держит голову, не глядя на все трудности, она не позволяет унывать и остальным членам семьи, на ее плечах все и держится, она опора, она защита. Она надежда. Она просто сильная женщина, знающая, что если сломится, семье не выжить. Она не плачет, она сжимает кулаки и идет дальше… Именно поэтому, на мой взгляд, Роза Сарона теряет своего ребенка, она не готова еще стать Матерью, Матерью с большой буквы.
В тысяче обездоленных людей растет гнев, набухает, как гроздья винограда. Автор сам не раз напрямую говорит, что если земля сосредоточена в руках малой кучки людей, значит, скоро ожидается взрыв. Стейнбек дразнит нас ожиданием бунта. Он говорит: «…когда собственность сосредоточивается в руках небольшой кучки людей, ее отнимают. И еще одна истина, сопутствующая первой: когда большинство людей голодает и холодает, они берут силой то, что им нужно. И еще одна истина — она кричит с каждой страницы истории: угнетение сплачивает тех, кого угнетают, оно придает им силу». И я ждала, когда же это произойдет. Я ждала бунта, ждала забастовок, ждала взрыва, но его не последовало… Может быть еще не появился такой человек, который мог бы сплотить народные массы? Может, сами они не готовы еще стать стеной против малой кучки собственников? А может, если они могут перерезать друг другу глотку за место работы, о каком тут сплочении может идти речь? Автор скармливает доверчивому читателю эту затравку. Но сам ни слова больше не говорит об этом. Из-за этого книга мне показалась незаконченной. Это именно тот раз, когда я с нетерпением ждала развязки, а ее так и не последовало. Автор бросил своих героев на полпути. Наверное, это единственное, что мне не понравилось в книге.
998