Рецензия на книгу

• 

  Аноним20 января 2017 г.

  К некоторым книгам возвращаешься против воли. Не до конца прожитые, не до конца понятые, они навязчиво скребутся в памяти, как неудобный вопрос.

  Когда в прошлый раз я дрожащими, мокрыми от слёз руками закрыла эту книгу, я искренне надеялась, что этого хватит. Нет. Первый раз я просто страдала, второй раз - страдала и размышляла; понадобилось выйти из сопереживания персонажам и чуть отстраниться, чтобы суметь увидеть большее, увидеть эпоху, мостики между существующим сейчас и свершившимся тогда.

  Из 1980, с похорон Сартра, рассказчик уводит нас в воспоминания своей юности - 1959. Париж, осень, мальчишки, лицей, настольный футбол, сложные споры в семье, первый фотоаппарат, ворчащая рядом - но не слишком назойливо - война за Алжир. Громыхающий рок, потрясающие новые фильмы, книги-книги-книги (кому нужна школа, когда можно просто читать?!), громкоголосые старшие друзья, говорящие о новой революции, о торжестве коммунизма, о чистом мире без чёртовых алчных капиталистов - да, обязательно возвращение домой к ужину, иначе будут проблемы - всё сияет, шумит, вертится. Жизнь, неизбежная, неумолимая!

  В этих сияющих водоворотах бытия вдвойне странно выглядят молчаливые, мрачные шахматисты, многовариантно плохо говорящие на французском. Живые люди, погребённые собственной памятью и заражённые полуосознанным страхом, сами себя переведшие в разряд "выживших". Много пьют. Часто говорят шёпотом. Громко спорят и чаще злорадствуют, чем радуются. Иммигранты, переселенцы, сбежавшие от смерти - и случайно утерявшие части себя по дороге к свободе.

  Это книга-контраст. Она яркая, яркостью чёрно-белого фото. Она полна смерти. Она полна человечности - или, лучше сказать, стремления к человечности, в ней куча прямых и косвенных отсылок на гуманистов и экзистенциалистов. Множество прекрасных аллюзий - как сошлись в едином времени погибшая революция идеологии и несвершившаяся революция сознания, так сошлись в одной компании евреи-коммунисты и полубуржуазный мальчик Мишель, отчаянно клеящий девушку стихами мёртвых поэтов. Это мрачный эпилог двадцатому веку.
  Мой любимый персонаж умер в конце.

  3

  65