Рецензия на книгу

• 

  Аноним19 января 2017 г.

  Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Александр Сергеевич Пушкин.

  Не знаю, что случилось со мною. Долгая история о том, как уже несколько месяцев со мной «играет» в прятки Гоголь.
  Ну, посудите сам, добрые люди, все началось с того, что я «потеряла» собрание сочинений Николая Васильевича Гоголя у отца. Было собрание из восьми томов фиолетового цвета, стояло в первых рядах книг, и нет. Не могу найти. Долгие поиски ни к чему не привели. Нет, и все тут. Уходя, огорченная, окинула взглядом библиотеку, а вот, он – на месте. Решила взять к себе. Взяла. Поставила. Погладила. Наутро снова не могла найти. Книги стоят, а их не вижу. Не вижу. Это было поначалу, потом он, Гоголь, стал появляться всюду, какое бы произведение я не читала, всюду видела усмешку Гоголя. И вот решила для себя, что в тот зимний день декабря, когда день будет короче ночи, я начну читать сборник повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки». Ну, кто же зимние, морозные повести читает летом? Ощущения не те. Читала не торопясь, оставляя и на Новый год, и на Рождество, и на старый новый год и вот - Крещение. Осенив себя, крестом, закончила чтение сборника. Может быть, и не правильно выбрала время или правильно, кто знает, никто не знает, но получилось так как получилось.

  
  Что за образы у Гоголя? Из каких НЕВОЗМОЖНОСТЕЙ они созданы? Все перемешано в них: цвета, ароматы, звуки. Где есть смелее сравнения, где художественная правда невероятней?
  Глаза у него с пением вторгаются в душу, а то вытягиваются клещами, волосы развеваются в бледно-серый туман, вода – в серую пыль; а то вода становится стеклянной рубашкой, отороченной волчьей шерстью – сиянием. На каждой странице, почти в каждой фразе перехождение границ того, что есть какой-то новый мир, вырастающий из души «в океанах благоуханий», в «потопах радости и света», в «вихре веселья». Из этих вихрей, потопов и океанов, когда деревья шепчут свою «пьяную молвь», когда в экстазе человек, как и птица, летит … «и казалось, … вылетит из мира», рождались песни Гоголя.
  АНДРЕЙ БЕЛЫЙ.

  ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛЫ –
  «ЭТО ДРОЖЬ ПО ТЕЛУ И ВОЛОСЫ ЕРОШИЛИСЬ НА ГОЛОВЕ»
  

  
  
  Слог Гоголя одновременно и докультурный, и вместе с тем превосходит в своей утонченности не только Уайльда, Рембо, Сологуба и других «декадентов», но и Ницше подчас.
  Все те приемы, которые характеризуют лучших стилистов нашего времени (именно как стилистов нашего времени), налицо у Гоголя.
  Во-первых, обилие аллитераций в прозе.
  «Светлый серп светил», «Вихрь веселья», «Усмехнуться смехом»…
  Во-вторых, изысканность расстановки слов.
  1) Разделение существительного от прилагательного вставочными словами. А вот вам наудачу из Гоголя: «Поглощенные ночным мраком луга»…. «Страшную муку, видно, терпел он».
  2) Сложные эпитеты также употреблял Гоголь в изобилии: «бело-прозрачное небо», «сутозолотая парча», «длинношейный гусь», «высоковерхие горы».
  3) Иногда эпитеты эти дерзки до чрезвычайности: «оглохлые стены», «поперечивающее себе чувство»
  Я не могу перечислить здесь и сотой части всех тех сознательных ухищрений, к которым прибегает стилистика Гоголя. Знаю только одно: в стилистике этой отражается самая утонченная душа XIX столетия.
  АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
  Если бы мы пожелали определить основную черту души Гоголя, ту
  Faculte maitresse, которая господствует в его творчестве, и в его жизни, - мы должны были бы назвать стремление к преувеличению, к гиперболе.
  ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ

  Самая сильная, вершина творчества Гоголя - это повесть «Страшная месть», это не просто «таинственная» сказка о колдуне, хотя страшного, действительно, в ней много, но и рассказ о том, как в распрях гибнет вольность смелого и могучего народа. Именно в «Страшной месте» … Чуден Днепр при тихой погоде… где редкая птица долетит до середины Днепра… нет ему равной реки в мире…
  Но главное – как не отдать сатане свою душу, остаться человеком, избежать наказания и жить в ладу с собой. Как избежать злобы, такой лютой, что не дает жить, как избежать наказания и не остаться, порабощенным, и многие вечные вопросы, которые однажды каждый задает себе сам. Но получает ли ответ? Вот вопрос.
  

  
  

  Смех Гоголя – борьба человека чертом.
  Гоголь сделал для нравственных измерений то же, что Лейбниц для математики, - открыл как бы ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЧИСЛЕНИЕ, бесконечно-великое значение бесконечно-малых величин добра и зла. Первый он понял, что черт и есть самое малое, которое лишь вследствие нашей собственной малости кажется великим, - самое слабое, которое, лишь вследствие нашей собственной слабости, кажется сильным.
  Смех Мефистофеля, гордость Каина, сила Прометея, мудрость Люцифера, свобода Сверхчеловека вот различные в веках и народах «великолепные костюмы», маски этого вечного подражателя, приживальщика, обезьяны Бога. Гоголь первый увидел черта без маски, увидел подлинное лицо его, страшное не своей необычайностью, а обыкновенностью, пошлостью; понял, что лицо черта есть не далекое, чуждое, странное, фантастическое, а самое близкое, знакомое, вообще реальное «человеческое, слишком человеческое» лицо, лицо толпы, лицо «как у всех», почти наше собственное лицо в те минуты, когда мы не смеем быть сами собою, и соглашаемся быть «как все».

  ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ
  Гоголь был странным созданием, но гений всегда странен; только здоровая посредственность кажется благородному читателю мудрым старым другом, любезно обогащающим его, читателя, представлениями о жизни. Великая литература идет по краю иррационального.
  Уравновешенный Пушкин, земной Толстой, сдержанный Чехов – у всех у них были минуты иррационального прозрения, которые одновременно затемняли фразу и вскрывали тайный смысл, заслуживающий этой внезапной смены точки зрения. Но у Гоголя такие сдвиги – самая основа его искусства.
  ВЛАДИМИР НАБОКОВ

  Неужели, это я спала? Так живо, как будто наяву! Чудно, чудно!
  Полночь!

  20

  953