Рецензия на книгу

• 

  SleepyOwl16 января 2017 г.

  Сладкий ужас солипсизма

  «Защита Лужина» - очередное стремление автора проникнуть по ту сторону бытия, постичь глубины человеческой психики в условиях снедаемой героя книги страсти, заполнившей всю его жизнь. Нет, на сей раз это не низменное влечение Гумберта, а высокая страсть гения к делу всей его жизни. Читая роман, я вдруг подумала, что многие из героев писателя являются так называемыми солипсистами, т.е. людьми, для которых единственная реальность, существующая достоверно, — это собственное сознание, и часто подобные убеждения принимают патологическую форму. Если вам интересен такой опыт, то добро пожаловать в мир Владимира Набокова.
  На фоне интересного повествования о житье-бытье российских эмигрантов первой волны, об их трогательных попытках сохранить свой русский мир на чужбине, мы наблюдаем появление великого шахматиста. Странно и страшно рождение гения в глазах отца Лужина:
  

  
  «Страсть сына к шахматам так поразила его, показалась такой неожиданной и вместе с тем роковой, неизбежной, — так странно и страшно было сидеть на этой яркой веранде, среди черной летней ночи, против этого мальчика, у которого словно увеличился, разбух напряженный лоб, как только он склонился над фигурами, — так это было все странно и страшно…»
  «Ну, что ж, этого следовало ожидать, — сказал Лужин-старший, вытирая платком кончики пальцев. — Он не просто забавляется шахматами, он священнодействует».

  И это священнодействие стало целью и смыслом бытия шахматиста. Я с интересом наблюдала за процессом, описываемым автором: он врезается в сознание героя, выхватывает его мысли и, преподнося их читателю, делает почти осязаемыми, и ты переживаешь безумие, этот «сладкий ужас солипсизма» ("Ultimа Тhulе") вместе с Лужиным, таким симпатичным, простым, добродушным, инфантильным и беспомощным как дитя в деловой и светской жизни, причиняющим немало хлопот ближним своим искренним непониманием житейской логики. Но эта его инфантильность светла, она не в состоянии причинить вред другому, лишь самому себе. И ты с горечью это понимаешь, но слишком поздно: Лужину уже невозможно помочь… Оригинален в этом случае сюжетный прием автора: первая строчка романа сообщает об утрате героем, входящим в мир реального, внешнего мира (поступление в школу) собственного имени, а последняя строка - о вновь обретённом имени уже вне жизни.
  Хотелось бы отметить присутствующий в романе замечательный женский образ жены Лужина: милой женщины, доброго его ангела-хранителя. Ах, как жаль, что у неё не получилось, не смогла, не догадалась!...
  Красота слога Набокова граничит с инфернальностью, и автор был обречён на зависть братьев по цеху при своей жизни, и вечное непонимание большинства читателей после смерти. Это единственный русский писатель, чем-то напоминающий мне моего любимого Г. Гессе.
  

  
  "Какая игра, какая игра, - сказал скрипач, бережно закрывая ящик. - Комбинации, как мелодии. Я, понимаете ли, просто слышу ходы".

  Книги Набокова можно сравнить с шахматными партиями, а эти партии - с мелодией… Сам Набоков говорил о том, что его книги не для любого читателя, лишь для тонко чувствующего, видящего смысл отнюдь не в материальном:

  
  «Для этого сочинительства нужен не только изощренный технический опыт, но и вдохновение, и вдохновение это принадлежит к какому-то сборному, музыкально-математически-поэтическому типу» («Другие берега»).

  Прочитав книгу, мне ничего не осталось, как полюбить писателя Набокова и, читая его произведения, наслаждаться этой чудесной мелодией, которую он нам оставил.

  16

  203