Рецензия на книгу
Extremely Loud & Incredibly Close
Jonathan Safran Foer
Аноним15 января 2017 г.Запредельно громкая книга
Книжный 2017 начался с каких-то совершенно необыкновенных вещей. А все благодаря тому, что я таки подвела книжные итоги 2016 и в благодарность насобирала неплохой списочек неизвестного, но очень многообещающего. Спасибо всем, кто советовал и делился.
Запредельно громкая книга не только о национально трагедии 11 сентября, но и о том, как такие происшествия намертво впечатываются в сердца и судьбы людей, которые имеют к ним отношение. А для меня она ещё - четкий сигнал из собственного детства, когда мысли были легкими, как облака, а фантазии казались реальными и осуществимыми. Сигнал из того возраста, когда решения принимаются легко, а незнакомцы не кажутся пугающими. Когда ты умеешь застегиваться внутри себя.
Я застегнулся на все "молнии" внутри самого себяКогда раны в сердце имеют вполне ощутимый облик
У меня на сердце возникло сразу столько гирь, что пол подо мной не рухнул только благодаря колонне.Когда ты не знаешь, что с тобой творится, и какие есть для этого слова, но умеешь выражать чувства поступками
Надеюсь, что когда-нибудь и тебе доведется узнать, как приятно сделать для любимого то, чего сам не понимаешьКогда мысли твои несутся аллюром, а ты ловишь одну из них и пытаешься размотать остальной клубок.
Число людей, живущих сейчас на земле, больше, чем число умерших за всю историю человечества. Другими словами, если все одновременно захотят сыграть "Гамлета", кому-то придется ждать, потому что черепов на всех не хватит!.
Моей любимой игрой в детстве было ловить свои мысли и отматывать их в обратном порядке, искать ту, с которой вся эта вереница началась. Со временем я так мастерски это делала, что могла пропускать некоторые звенья цепи и приближалась к старту быстрей. О да, я умею отматывать кадр за кадром. Потому что если отмотать удачно и вспомнить всё, то вернешься к той точке, где у тебя всё было хорошо, и никаких гирь на сердце.Я вырвал эти страницы.
Я сложил их в обратном порядке: последнюю — сначала, первую — в конце.
Когда я их пролистал, получилось, что человек не падает, а взлетает.
Если бы у меня еще были снимки, он мог бы влететь в окно, внутрь здания, и дым бы всосался в брешь, из которой бы вылетел самолет.
Папа записал бы свои сообщения задом наперед, пока бы они не стерлись, а самолет бы долетел задом наперед до самого Бостона.
Лифт привез бы его на первый этаж, и перед выходом он нажал бы на последний.
Пятясь, он вошел бы в метро, и метро поехало бы задом назад, до нашей остановки.
Пятясь, папа прошел бы через турникет, убрал бы в карман магнитную карту и попятился бы домой, читая на ходу «Нью-Йорк Таймc» справа налево.
Он бы выплюнул кофе в кружку, загрязнил зубной щеткой зубы и нанес бритвой щетину на лицо.
Он бы лег в постель, и будильник прозвенел бы задом наперед, и сон бы ему приснился от конца к началу.
Потом бы он встал в конце вечера перед наихудшим днем
И припятился в мою комнату, насвистывая I am the Walrus задом наперед.
Он нырнул бы ко мне в кровать.
Мы бы смотрели на фальшивые звезды, мерцавшие под нашими взглядами.
Я бы сказал: «Ничего» задом наперед.
Он бы сказал: «Что, старина?» задом наперед.
Я бы сказал: «Пап?» задом наперед, и это прозвучало бы, как обычное «Пап».
Он рассказал бы мне про Шестой округ, начав с консервной банки с голосом и закончив началом, от «Я тебя люблю» до «В давние времена»…
Нам бы ничего не угрожало.
238