Рецензия на книгу
Калевала. Карело-финский эпос
Элиас Лённрот
ElenaKapitokhina7 декабря 2016 г.Откладывала я с лета отзыв на сию книгу в надежде найти время на более серьёзный разбор по косточкам видово-родовой путаницы, которую мне крайне интересно сравнить с оригиналом, — но времени на это пока так и не нашлось, поэтому «буду краток».
Во-первых, в этой книге сплошная помянутая уже видово-родовая мешанина. Лось Хийси то лось, то олень, а то и вовсе конь. Медведь Туонелы и волк Туонелы — одно лицо. Сосны превращаются в ёлки и наоборот. Ячмень тоже не всегда только ячмень. Медведя Отсо Вяйнямёйнен величает то кукушкой с мехом, то милой пичужкой. Но довершает мешанину и более всего доставляет, конечно, пчёлка, у которой, если верить автору, есть перья:
Пчелка, умненькая птичка,
Говорит слова такие:
«Как же мне туда добраться,
Я ведь слабый человечек!»Во-вторых, хочу отметить весьма значительную роль пернатых в этом эпосе, и не менее уважительное отношение к ним человеков. Что, впрочем, вполне объяснимо, ведь вся земля, и луна, и солнце появились из яиц утки. Как же не выказывать уважение к давшему жизнь роду? Вот и оставляет Вяйнямёйнен в качестве курорта для птиц целую бярёзу посреди поля.
Правда логика древних полубогов-основателей иногда мне недоступна: так, Вяйнямёйнен сначала непременно хочет взрастить дуб (мол, как так, ёлки на месте, трава тоже, а дуба – и нет), а потом дуб оказывается слишком велик, и его надо вынь да положь рубить. Удивляет и бездоказательность их песенных соревнований (если мудрость — значит песня, у кого песен меньше — меньше и ума). Но вообще песня в Калевале не только доказательство мудрости, но ещё и сильный инструмент. Слово приравнивается к делу. В этих странах в то время можно было напеть караваны судов, напеть оленя, напеть себя-в-любом-облике, вот только что разве атмосферные явления природы возникали сами собой, потому что уже были присущи той или иной местности: например, в Похьоле темно, холодно, снежно и страшно, про Туонелу (страну смерти) и вовсе говорить нечего. Кроме того, сила слова проявляется ещё и в области медицины: если ты не знаешь или не помнишь чего-либо – не бывать тебе здоровым. Так Вяйнямёнен не помнит слово о происхождении железа, и вынужден истекать кровью, поскольку не властен её остановить. Самый незлобивый эпос, на мой взгляд. Здесь все (а их крайне мало) негативные поступки совершаются из наивного желания показать свою удаль: Ёукахайнен хочет перепеть Вяйнямёйнена, Лемминкяйнен едет на пир незваным гостем — и просто не задумывается о последствиях, он же «молодец Каукомьели, развесёлый Лемминкяйнен». И друзья как-то невсерьёз предают друг друга: Вяйнямёйнен обманом (и примитивным!) заставляет поехать Ильмаринена в Похьолу, но после они не сердятся друг на друга, и не воюют (боже, а вспомните-ка «Слово о полку», сколько там кровищи и слёз Ярославны на заре в Путивле). И на этом фоне единичные трагические сюжеты в картинах Аксели Галлен-Каллелы кажутся вовсе экзотическими — взять хотя бы проклинающего всё Куллерво или мёртвого Лемминкяйнена с матерью. Между прочим, мать Лемминкяйнена — великая женщина, всем бы такую мать, это ж надо, собрать сына по кусочкам и оживить (ей-то и потребовалась пернатая пчёлка)!
И ещё одна интереснейшая вещь обратила на себя моё внимание: герои удивительно странно ведут счёт.
Поглядела: там три девы
По волнам морским стремятся.
Айно легким, тихим шагом
Хочет к ним идти четвёртой,
Подойти к ним пятой веткой.Очевидно же, что пятая здесь то же, что и четвёртая, означает какое-то удивительное бессчётное дополнение. И подобное происходит во всех рунах:
Я шестым был из могучих,
Богатырь седьмой считался.
На волне морской, на пятой,
При шестом станке у сети.
Правой ручкой потянулась
И сверкнула левой ножкой
На седьмой полоске моря,
На валу зыбей девятом.131K