Рецензия на книгу
Вчерашний мир
Стефан Цвейг
Аноним31 октября 2016 г.После прочтения N-ного количества новелл Стефана Цвейга, изучения его биографии, ожидания от "Вчерашнего мира" были также высоки, как и интерес к личности писателя. Но я и не подозревала, что ко мне в руки попала не просто автобиография выдающейся личности, но более того - книга, являющаяся отражением целой эпохи глазами мыслящего человека, который, будучи ее частью, смог смотреть на историю ясно и объективно. Однако и это далеко не все.
"Золотой век".
Открывая мемуары еврея, жившего и творившего в предфашистской Австрии, волей-неволей задаешься вопросами: как ему удавалось не только успешно воплощать смелые идеи в произведениях, но и не менее успешно доводить их до умов широкой публики? Каковы были его отношения с властями? Сильным ли было влияние антисемитских настроений? Но мемуары начинаются с описания детства и юношества молодого человека, которое отнюдь не уступают по смысловой нагрузке последующему повествованию. Классическая гимназия, загоняющая свежие умы в жесткие рамки не просто системы образования, но системы воспитания в целом, основой которого является неведение и беспрекословный авторитет старшего поколения, несмотря ни на что все же является стимулом для проявления себя в более свободных, творческих направлениях. Я с восхищением и белой завистью читала о вечерах, проведенных молодыми поэтами за обсуждением литературной жизни, которая протекала на рубеже веков в Вене бурно, как никогда; о театральных постановках, операх и филармонии. Этот фанатизм по отношению к искусству, его культ, "образовательная гонка" азартом проникает в мысли читателя, что можно позволить себе остановиться, только чтобы перевернуть страницу или выписать новое имя творческого деятеля. Об этом тоже стоит сказать отдельно: покоряет, какой любовью и уважением пропитаны все воспоминания Стефана Цвейга о друзьях, коллегах, современниках; Райнер Рильке, Огюст Роден, Ромен Роллан, Зигмунд Фрейд, Рихард Штраус - имена, говорящие больше о плодах трудов, переживших автора, который, в свою очередь, становится неким мифическим персонажем, обретают в этой книге плоть и кровь.
Первая мировая война.
Глава "Блеск и тени над Европой" - одна из самых сильных в произведении из-за двух моментов. Во-первых, неверие людей в возможность войны. При более детальном рассмотрении этот факт кажется вполне логичным: научно-технический прогресс, интеграция творческих сил, казалось, сблизили людей; даже убийство Франца Фердинанда, по мнению большинства, не могло стать поводом для мобилизации. Это и сейчас кажется мне невероятным, как граница, разделяющая территории чуть ли не условно, может настолько вживиться в сознание человека? И почему имеет место мысль о том, что за этой границей, пусть даже вас разделяет всего-то пара километров, человек совсем не такой, как здесь? И Стефан Цвейг, имеющий за спиной богатый опыт путешествий и знакомств с представителями различных стран, национальностей, как никто другой, понимал и умел выразить абсурдность подобной точки зрения.
"Еще за два дня до того я был в «неприятельском стане» и мог убедиться, что жители Бельгии были такими же мирными и беспечными, как мои соотечественники. Кроме того, я слишком долго жил космополитично, чтобы вдруг, за одну ночь, возненавидеть целый мир, который был таким же моим, как и моя родина."А самое важное -, несмотря на то, что, по мнению самого писателя, ему несвойственно героическое, его гуманистические, пацифистичные, космополитичные взгляды не вызваны слабостью или страхом, а мысли представлены не в виде призывов, а путем изложения объективных фактов таким образом, что побуждение противиться несправедливости и распрям становится естественным порывом.
Второй момент - это осознание того, насколько население в целом слепо, насколько поддается влиянию даже самой незамаскированной пропаганды. Грустно и обидно было читать о том, как не только среднестатистический рабочий поддался "инфекции патриотического воодушевления", но и интеллигенция; и невозможно представить, каково было человеку, "вакцинированному" против нее. Хочется отметить, что эта проблема, спустя век, остается не менее актуальной, только не развившейся до такой предельной степени, именно поэтому я абсолютно согласна со всеми теми рецензиями, которые советуют (и даже небезосновательно требуют!) читать эту книгу каждому.Вторая мировая война.
Думаю, нет необходимости писать обо всех ужасах войны и нацизма, но не могу не задаться вопросом, касающимся проблемы, пожалуй, безответственности в политике, жажды власти. Всегда считала, что сейчас, по прошествии стольких лет, фигуру Адольфа Гитлера изображают утрированно, даже комично, человеком исключительно несдержанным, агрессивным и умом не отличающимся, потому что осознание ошибок, преступлений против человечества приходит позже. Но во "Вчерашнем мире" немецкий рейхсканцлер описан современником именно таким. В связи с этим и возникает отчасти риторический пугающий вопрос: так как такой человек мог получить столь огромную власть?
Возвращаясь к автобиографии Цвейга, нужно сказать, что если во время первой мировой войны писатель считал себя "гражданином мира", обязанным избрать правильную тактику действий, готовым предпринимать конкретные меры по предотвращению заблуждения и хаоса, то с началом второй мировой войны все изменилось. Став человеком без родины, он считал себя не вправе высказываться по актуальным вопросом в стране, где был всего лишь эмигрантом.
"Если я ничего не мог поделать с бестолковостью правящих кругов в Австрии, на что же я мог решиться здесь, на этом добром острове, где чувствовал себя гостем, хорошо знавшим, что если он – обладая большей информацией – укажет на опасность, которая грозит миру со стороны Гитлера, то это может быть воспринято как частное предвзятое мнение."Завершая эту довольно пространную рецензию, хочу добавить еще один повод для восхищения Стефаном Цвейгом - его творческий метод. Для тех, кто читал его новеллы, не будет новостью то, что повествование очень емкое, но в то же время описания очень меткие. "Вчерашний мир" отвечает на вопрос, как этого добиться:
"...только по завершении первого, приблизительного наброска книги для меня, по сути дела, и начинается работа, работа по сокращению и увязке, работа, в которой отметается версия за версией. Это непрестанное выбрасывание балласта за борт, постоянное уплотнение и прояснение внутренней архитектуры; в то время как многие не могут удержаться от соблазна рассказать о том. что они знают, и, держась за каждую удавшуюся строчку, хотят предстать намного шире и глубже, чем они есть на самом деле, мое честолюбие состоит в том, чтобы знать всегда больше того, что остается на поверхности."3243