Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 октября 2016 г.

  Вы способны описать музыку? Не свои впечатления от ней, хотя и их описать трудно. А саму музыку?

  Так вот, книга (как несправедливо назвать жизнь книгой) Вирджинии Вулф - та самая, неподдающаяся словам, выскальзывающая за пределы всякого определения, обозначения, названия, музыка. Наверно не зря Вирджиния (хоть многие и запротестуют) стала символом нашей эпохи, где все с ног на голову, где каждый, отрефлексировав себя, признается, что есть нечто тревожащее его, зовущее, влекущее прыгнуть, пойти на безумство, полюбить запретное.
  

  
  
  Дело не в красоте. И не в уме. А в том главном, глубинном, теплом, что пробивается на поверхность и рябит гладь холодных встреч мужчины и женщины. Или женщин между собою. Ведь бывает и так. Правда, тут что-то другое, не совсем понятное и ненужное ей, от этого ее защищала природа (которая всегда права); но когда какая-нибудь женщина, не девочка, а
  именно женщина ей изливалась, что-то ей говорила, часто даже какие-то глупости, она вдруг подпадала под ее прелесть. Из-за сочувствия, что ли, или из-за ее красоты, или потому, что сама она старше, или просто из-за случайности - дальний какой-нибудь запах, скрипка за стеной (поразительно как иногда действуют звуки), но вдруг она понимала, что, наверное, чувствовал бы мужчина. Только на миг; но и того довольно; это было откровение, внезапное, будто краснеешь, и хочешь это скрыть, и видишь, что нельзя, и всей волей отдаешься позору, и уже не помнишь себя, и тут-то мир тебя настигает, поражает значительностью, давит восторгом, который вдруг прорывается и невыразимо облегчает все твои ссадины и раны. Это как озарение; как вспышка спички в крокусе; все самое скрытое освещалось; но вот опять близкое делалось дальним; понятное - непонятным. И уже он пролетал, тот миг.

  Иногда кажется, что эта книга о беспредельности. О всём том, отчего ханжи и светила психиатрии чувствуют себя уютнее. Нет, я не ошиблась. Когда ханжа сталкивается с тем, что именует пороком, когда психиатра зовут посмотреть на то, что именуется сумасшествием. как раз на то беспредельное, нерегламентированное, то, что нельзя исчислить, запереть в рамках закона, они внутренне радуются. Отклонение, несообразность, вольность помогают им определить так называемую норму, подтвердить себе собственную непогрешимость и заснуть с чистой совестью. Разумеется, все то, что загораживает пространство, следует убрать с глаз долой.

  Некоторые вот помогают в этом ханжам и психиатрам. Кто-то бросается в сад опрометью, с третьего и выше этажа, минуя ступени, кто-то на званом ужине, будучи хозяйкой, не выходит развлекать гостей. Кто-то уезжает в Индию. Наверняка Колумб, которого вряд ли поняли современники и последующие поколения обывателей, то же чуял всего опасность беспредельности. И на всякий случай, в поисках то ли родства, то ли в побеге от себя, то ли в нежелании видеть лица тех самых современников, каждый из которых подавал надежды, стоял на страже у морали и спокойствия (что есть мораль как не уверенность в собственной правоте?), уехал искать новые земли (души своей)?

  О таких, невсписывающихся в пространство людях и творит Вирджиния Вулф. Потому их поток сознания вливается в реку безумия. Потому они столь остроконечны, несообразны, по-ахмадулински, летят
  

  
  

  в кровь разбивая локти и коленки
  о снег, о воздух, об углы Кваренги,
  о простыни гостиниц и больниц.

  Василия Блаженного, в зубцах,
  тот острый купол помните?
  Представьте -
  всей кожей об него!

  И цепляются за общественные устои в поисках равновесия, сметая их, как пьяный скатерть, полную явств, со стола.

  22

  461