Рецензия на книгу
Двенадцать стульев
Илья Ильф, Евгений Петров
Аноним19 сентября 2016 г.Советские «ревущие двадцатые»
Да, что тут скажешь. Книга накрывает своим бешенным напором, какой-то невероятной неукротимостью, несет тебя по страницам и городам, раскрывая перед тобой живую и цветущую страну СССР образца 1927 года.
Это, знаете ли, такое себе Путешествие Нильса... на советский манер. Тут тебе и глубинка, и средний город, и Москва, и Волга, и курорты. С прибаутками, песнями и бытом, отживающим уже НЭПманским бытом.
Замечали ли вы, что эта насквозь советская книга, да простится мне этот приступ синдрома поиска глубокого смысла, построена как сатира над «бывшими людьми»? Авторы старательно проводят деконструкцию мифов о дворянстве (Киса) и духовенстве (отец Фёдор), показывая, что они ничем особенным от других людей не отличаются, также скаредны и завистливы. Да и смех убивает уважение, не правда ли?
Но для меня прелесть книги совсем не в этом, и даже не в бесчисленных временных маркерах, обычно сильно греющих мне душу. Главное тут – сама страна. Пусть она населена мещанам, нерадивыми литработниками, киношниками-формалистами, но она прекрасна. В ней почему-то все время весна, весна природы и новой жизни. Это какой-то Маяковский с его «городом-садом» и «отечеством, которое будет», простите за корявость цитаты. Такого социального оптимизма я давно не встречал. Занятно, что они его не утратят и в Золотом теленке, и в Одноэтажной Америке . И еще он очень схож с манерой Михаила Кольцова, хотя бы в Испанском дневнике , наверно это целый жанр такой, утраченный после войны.
Этот оптимизм так хорош потому, что основой его является не дуболомное воспроизведение установок, а самоирония. Она сквозит, витает, шныряет и просачивается всюду. Золотое время, до сталинского академизма и железобетонного самолюбования. Молодая советская республика любила и умела смеяться над своими недостатками и достоинствами, представлять себе голого по пояс Чичерина и Калинина в папахе и бурке. Заговоры высмеивали как карикатурные и глупые, работники на местах могли быть недалекими и простыми. Все это не очерняло образ власти, а лишь укрепляло ее, делало более доступной и понятной.
В этот раз я впервые оценил сцену торжественного открытия трамвая в Старгороде. Авторам удалось так тонко передать и хаос дела, в котором много участников и нет жесткого руководства, и прелесть чего-то нового, и изнанку кино. А то, как слегка испуганные ораторы внезапно, с ужасом для себя сворачивали на международное положение – это шедевр, такой тонкий и милый. В целом, это утраченный для нас феномен – митинг. Для людей тогда он еще имел содержание. Не сводился к пустой форме. Достаточно вспомнить какое значение имел митинг для вышедших из окружения бойцов в Живых и мертвых . Это была действительно специфическая форма взаимоотношения народа и власти. Ну, или люди просто в это верили.
Если же вернуться к культурным ссылкам и прочим аллюзиям, то нельзя пройти мимо чуть ли не первой. Мацист! Ну и еще тонны всего, музыка, книги, писатели, политики – весь странный мир тех самых «ревущих двадцатых», чем-то напоминающий (но с таким невероятным нашим колоритом!) мир Великого Гэтсби . И, парадоксально, удача романа в том, что знания этих культурных подробностей вовсе не требуется для того, чтобы прочувствовать саму книгу.
P.S. Поздние рисунки Кукрыниксов (1968, если я правильно понимаю) чудо как хороши
67829
