Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 сентября 2016 г.

  Превращение в Наполеона: попытка первая

  В русской классической литературе имеют место две отчаянные (и почти одновременные) попытки превратиться в Наполеона – в исполнении двух замечательнейших литературных персонажей: сначала в Наполеона пытался превратиться князь Андрей Болконский – но у него ничего не получилось, потом попробовал студент Раскольников, и у него уже что-то получилось – отчего все получилось много хуже. Раскольников, как говорится, «не то, чтобы совсем не попал, но только не попал в шарик» - вместо Наполеона чуть не превратился в… но про Раскольникова поговорим в соответствующем месте, пока же на повестке дня – его сиятельство князь Андрей Болконский.

  Попытка превратиться в Наполеона в исполнении Андрея Болконского весьма характерна в своем роде. И прежде всего существенен вот какой вопрос: как превратился в Наполеона сам Наполеон? Что предшествовало тому самому Тулону, которым грезил Болконский и кто еще только ни грезил? И еще второй вопрос (даже более важный, как будет видно): как именно действовал Наполеон во время Тулона (как взошла его звезда), и как собирался действовать во время Аустерлица князь Андрей?

  1. Сначала рассмотрим предыстории Наполеона и князя Андрея. Самое завлекательное в фигуре Наполеона то, что он из «ничего» стал «всем». Был капитаном артиллерии и вот уже овеянный славой бригадный генерал – в 24 года! Однако отметим, что в одном очевиднейшем отношении Наполеон не был «ничем» - а именно и к своим 24 годам он был уже вполне сложившимся военным человеком. А князь Андрей не был. Наполеон с малых лет был отдан в военное училище, а потом, начиная с 1785 года (то есть когда ему было 15 или 16 лет), нес гарнизонную службу. Конечно, можно попытаться дезавуировать этот факт – что такое гарнизонная служба? Читали мы ту же «Капитанскую дочку», я не случайно вспомнил именно это произведение, потому как и Наполеон, подобно Гриневу, оказался в каком-то богом забытом городке Оксонне. Скука, прозябание, отсутствие реального дела. Однако все же:

  Дальше...

  
  Его работоспособность была поразительной. В годы юности Наполеон вставал не позднее четырех часов утра и сразу же принимался за работу. Он приучил себя мало спать. Он считал, что каждый офицер должен уметь выполнять на службе то же, что делает любой солдат, начиная с запряжки лошадей, и в своем батальоне сам подавал тому пример… Его видели в Оксонне исправно выполняющим все служебные обязанности; он был ревностным офицером, прекрасно знавшим свое дело, в особенности тайны артиллерийского искусства. Его познания в этой области настолько превосходили знания многих товарищей по полку, что этого не могли не заметить… (А.З. Манфред. «Наполеон Бонапарт»)

  Факт примечательный, потому как при Тулоне именно артиллерия играла важную роль. И все-таки куда важнее сам факт принадлежности к военному сословию и увлеченность военной жизнью, восприятие ее как своей естественной жизни. А что князь? в то время, как Наполеон годами тянет армейскую лямку, князь Андрей шатается по гостиным. В итоге, к тому моменту, как он оказывается на войне, его нельзя назвать военным человеком, он человек прежде всего светский (сбегающий от светскости на поле брани). Представьте себе футбольную команду: так вот Наполеон ко времени Тулона уже лет десять как находится в тренерском штабе (пусть и не играя значительной роли), тогда как Андрей Болконский эти же 10 лет смотрит футбол исключительно как зритель. Стоит ли надеяться, что зритель, которому вдруг ни с того ни с сего дадут «порулить» футбольной командой, вдруг, ни с того, ни с сего, добьется успеха? Едва ли. Непосредственным же следствием отсутствия военного прошлого у князя Андрея является совершенно неподходящее для «Тулона» положение в военной иерархии – он адъютант, то есть фигура глубоко несамостоятельная. Но при этом он адъютант при главнокомандующем Кутузове – то есть фигура, близкая к той среде, где принимаются ключевые командные решения. Не знаю, как история войны, а история футбола знает случай, когда величайшего успеха добивался человек из, казалось бы, нефутбольной среды (правда, при разборе его биографии оказывается, что это не так) – я имею в виду как раз таки Наполеона современного футбольного мира – Жозе Моуриньо, который в начале своей тренерской карьеры был переводчиком при главнокомандующем Бобби Робсоне – фактически, тот же адъютант. Поэтому, мы все же можем допустить, что и князь Андрей только по видимости не военный человек, а на самом деле Тулон уже поджидает его.

  2. Но, подняв вопрос об адъютантстве князя Андрея, я уже немного забежал вперед, собственно от предыстории сделал шаг к истории, от того, что предшествовало Тулону, к самому Тулону. Если посмотреть на то, каким именно практически образом князь Андрей хотел превратиться в Наполеона, то образ действия самого Наполеона при Тулоне представляется как-то так: начинается сражение, причем для французов оно протекает неудачно; тут никому неизвестный офицер Бонапарт берет знамя в руки, увлекает за собой солдатскую массу, берет Тулон, и вот его звезда взошла. На самом деле, все происходило НЕМНОЖКО по-другому. Прибыв к Тулону, Наполеон не бросился искать знамя, чтобы броситься с ним на противника или топор, чтобы приступить к убиению тулонских старушек. Хочу напомнить или рассказать о том, что ключевым вопросом перед тулонским делом был следующий: кто несет ответственность за эту операцию? Наполеон должен был командовать артиллерией в армии генерала Карто (не быть при нем адъютантом, но чем-то командовать) - он быстро разглядел, что Карто в военном деле «ни бум-бум», и составил свой личный план взятия Тулона. Далее же и началась борьба за то, чтобы был принят именно его, Наполеона, план, и чтобы именно он его и воплотил в действительность (а что есть действительность, спросите вы? но нет, неподходящий момент). Если бы его план не был утвержден, то никакого «Тулона» для Наполеона не могло бы быть в принципе, какие бы чудеса героизма он там ни совершал, и с какими бы знаменами он ни носился и какими бы топорами ни размахивал. Как говорилось в одном фильме «Война это… война». Приказы на войне отдает тот, кто имеет на то полномочия, кто полномочий не имеет – того никто и слушать не станет. Как пелось в одной песне «You in the army now» - Армия есть армия, изволь соблюдать субординацию. Наполеон это понимает, князь Андрей – нет. Перед тем как добиться успеха на поле битвы Наполеон добивается того, чтобы поле битвы было ЕГО, Наполеона, полем битвы. То есть еще до начала операции весь ее успех или неуспех связывается именно с его, Наполеона, именем; вновь обращаясь к футбольным аналогиям, Наполеон добивается, чтобы на какой-то ключевой матч именно он был назначен главным тренером. Согласитесь – ситуация разительно отличающаяся от ситуации князя Андрея, который во время Аустерлица так и сидит в глубоком адъютантском запасе.

  На самом деле, когда я сказал, что князь Андрей не понимает специфики ситуации и своего в ней положения, то допустил неточность. Князь Андрей неплохо понимает, что к чему. Вспомним его мечты о Тулоне:

  
  Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.

  То есть князь Андрей изначально не собирается хватать знамя, он собирается составить какой-то план и воплотить его во всю ту же действительность (и все еще неподходящий момент, для того, чтобы объяснить, что это такое), и, даже если мы, вслед за Толстым, посчитаем, что составление планов – дело пустое, то все равно надо же обладать какими-то реальными полномочиями, отличными от полного отсутствия полномочий у адъютанта. Чтобы как-то себя всерьез проявить, надо хоть кем-то командовать! Война есть война, армия есть армия и так далее. Толстой, конечно, опять не согласен – кто командует, тот меньше всех и определяет ход сражения, но если я сейчас начну полемизировать с Толстым, то до нового года не закончу… Далее, князь Андрей не просто мечтает, но и составляет план, правда, кроме него самого, этот план никому не интересен:

  
  — Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, — сказал князь Андрей.
  Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
  — Ах, это совершенно всё равно, — быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. — Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
  И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
  Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
  — Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, — сказал Долгоруков.
  — Я это и сделаю, — сказал князь Андрей, отходя от карты.

  Впрочем, допустим, что Толстой прав и абсолютно все равно, кто составил план – князь Андрей, Вейротер или сам Наполеон, и судьба сражений нисколько не зависит от всех этих планов, равно как и от руководящих действий хоть Наполеона, хоть Моуриньо, хоть Кутузова, хоть Суворова. Однако, мы ведь сейчас должны думать не как Толстой, а как князь Андрей, мечтающий о Тулоне, а для того, чтобы Тулон стал чем-то похожим на явь, не просто желательно, а совершенно необходимо, чтобы был принят именно его, князя Андрея план, а не план Вейротера. Концовка разговора с Долгоруковым недвусмысленна – Болконский это понимает. Далее приходит время военного совета, и Толстой этак вскользь замечает:

  
  Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление.

  А ведь это ключевая фраза, фактически означающая, что никакого Тулона для князя Андрея теперь уже нет и быть не может! Если бы для него сражение действительно значило так много, как он пытается себя уверить, то именно здесь он должен был костьми лечь, но заставить себя выслушать. А раз он этого не делает - то далее уже можно всерьез не думать о князе Андрее как о действующем командном лице Аустерлицкого сражения. Он зритель, выскочивший на поле, а не действующее лицо. Он как был адъютантом (то есть фигурой, которая ни на что по существу не влияет), так им и остался. И этот ключевой момент преподносится как какой-то почти пустяковый эпизод, что в лишний раз доказывает, насколько мечтания князя Андрея являются мечтаниями – на фоне вполне конкретных устремлений Наполеона. Характерно, что князь и накануне сражения продолжает мыслить в духе:

  
  Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать.

  Каким образом??? Нет, ну правда, ну каким образом он покажет все то, что он может сделать? Но и в день сражения он тем не менее продолжает предаваться своим теперь уже несомненно пустым мечтаниям о том, как он подаст совет и т.д. В общем, перед нами два человека - Наполеон перед Тулоном: с опытом военной службы и проверенными способностями, с принятым планом, с реальными полномочиями, и Андрей Болконский перед Аустерлицем: без видимых способностей (к военному делу) и опыта; с планом, никому кроме него самого не интересным; совершенно без полномочий. Вопрос на засыпку: кто из них проявит себя? Собственно вся ситуация Тулона князя Андрея в сравнении с Тулоном Наполеона – блестящая иллюстрация разницы между ситуацией, когда человек ставит на одну карту всю свою жизнь, и той ситуацией, когда кому-то пришла в голову мысль – «а вот неплохо было бы…». Многоточие можно заполнять по-разному: неплохо было бы, например, сесть и за одну ночь написать «Войну и мир» - бедному же Толстому пришлось еще до «Войны и мира» над чем-то там возиться, да и над самой «Войной и миром» изрядно покорпеть. А то схватил бы перо, да написал.

  Конечно, я сознательно рассматриваю только один уровень повествования, по той причине, что он обычно уводится в тень. Когда говорят, что Андрей Болконский мечтал о Тулоне, то акцент делают на том, что эти его мечты оказались ложными (не о том, мол, мечтал), хотя акцент следовало бы делать и на том, что эти мечты были не более чем праздными мечтами. Ну а далее, я естественно, понимаю, что в принципе свой Тулон князь Андрей таки пережил – как Наполеон всю свою жизнь шел к тому, чтобы стать героем историческим, так князь Андрей с не меньшей настойчивостью шел к тому, чтобы во время Аустерелицкой битвы стать героем экзистенциальным. Но об этом как раз сказано достаточно. Да, Наполеон увидел солнце Аустерлица, князь же Андрей – высокое вечное небо. Наполеон одержал победу военную, князь же Андрей, потерпев военное поражение, одержал победу экзистенциальную. Такова действительность…

  9

  329