Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 июля 2016 г.

  Уж ежели пан плох, то из хама пан во сто раз хуже.

  От лица читателя, до преклонных двадцати трёх лет не бравшего в руки романа Шолохова, и не ведавшего о нем ничего, кроме банального "там Гришка Мелехов все четыре тома мечется между красными и белыми, женой и любовницей, совестью и вседозволенностью эпохи". Посему готового к новым, ничем не попорченным впечатлениям

  Первое - своего рода брезгливость охватывает меня от быта и нравов казачества, этакого чирья на теле цивилизованной Империи; общины, где царят первобытные инстинкты, полное равнодушие к плодам просвещения и культуры, абсолютно звериная простота - противовес человеческой сложности, барочной искусственности. Века оторванного, свободного существования обернулись полной интеллектуальной импотенцией, и круг интересов, разговоров и порывов ограничен пьянством, сладострастием, отупляющим физическим трудом и патриархальным убожеством. Кругом - трусы, тупицы, алкаши, насильники, проститутки, извращенцы и тому подобные существа. По крайней мере так у Шолохова (что греха таить, и у Гоголя тоже).

  Что интересно - квинтэссенция всех перечисленных выше прелестных качеств находит свое воплощение в образе отца семейства, этакого бородатого Зевса (а что-то общее у сей кровавой эпопеи с античной мифологией и даже трагедией определенно имеется) - Пантелея Прокофьевича. Это, как бы, намекает.

  Вроде как выпадает из порочного круга пресловутый Гришка. Кличут его даже "казачьим Гамлетом" (что довольно занятно в контексте параллели исторических сомнений в авторстве шекспировских шедевров и теории об украденном замысле "Тихого Дона"). Ничего общего с великим "безумцем" не вижу. Гамлет знал, куда идти - он просто от изумления повременил и по пути посмеялся над всем сущим. Гришка же не просто не знает как ему жить и к кому прислониться - он, кажется, наслаждается своей внутренней пустотой - состояним порожнего сосуда. Что нальешь - то в нем и плещется. Не верю я во все эти сентиментальные слезы над убиенным утенком, солдатом, изнасилованной полячкой - прямо борец за добро и справедливость. Автор меняет героя на ходу для собственных нужд и это нехорошо для общей концепции.

  Но что хуже даже такого внутреннего вакуума - так это несгибаемый хребет убежденности и внутренней подмены понятий, которые демонстрирует Мишка Кошевой (как он виртуозно поджигал дома попов и купцов, оставляя другие нетронутыми - прямо повелитель огня и ветра!). Страшный, бытовой тип маньяка. Интересно, что автор делает именно его своим тезкой. Почитаем же собственные Михаила Александровича воспоминания: "шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти". Помолчим и подумаем (кстати, папаша откупил сынулю от высшей меры, вот вам и "честная" власть).

  Главные удачи, на мой взгляд: Степан Астахов, мой любимый персонаж в романе - вот уж чья душа вечное поле боя. Это своего рода реинкарнация Каренина, который в свою очередь - мой любимый герой в "Анне". Мы не видим как происходит внутренняя работа, но можем оценить ее плоды по словам и поступкам. Еще, пожалуй, отмечу образ дурковатого, но дюже трогательного оруженосеца Прохора - пламенный привет Санчо Панса! Ну и Аксинья, этакая Ларина-наоборот, если говорить об архетипах русской литературы. Крепкий, хорошо сбитый образ.

  Бросается в глаза, что роман неоднородный, местами рыхлый. С проталинами, обрывами, наспех пришитыми на живую нитку лоскутами. Иногда просто трещит по швам от фальши (из запомнившегося - нелепые сцены чтения Библии дедом Гришакой и насквозь конъюнктурное описание расправы над подтелковцами). Писалось не год и не два. К концу повествование, безнадежно провисшее в середине, заметно выравнивается. Но тут дело, как мне кажется, в другом. Сам Шолохов боится сболтнуть лишнего. И прямо-таки представляешь, как он в уже готовый текст добавляет подробности: белые - монструозны, смехотворны и грубы (торчащие уши, плоские зубы, изъеденные оспой лица, смешные фигуры, мат-перемат, подлость и скудоумие, отрывающий ножки мухе Кудинов), красные, ясное дело, - с открытыми честными лицами, отважные и прямолинейные (цитирую дословно сопли с сахаром: "посветлевшие ясные глаза красноармейца", щас расплачусь!). Хотя и писать о бесчинствах новой власти он не боится, ибо кремлевским горцем Апрельские тезисы уж признаны ересью, ленинская гвардия - лютыми перерожденцами. О чудовищной расправе над царской семьей автор деликатно умолчал. Видимо решил пощадить читательские нервы и без того надорванные обилием кишок, мозгов, вшей ползающих по трупам и сучащих ногами агонизирующих лошадей.

  Другой вопрос - о фактическом авторстве замысла - я не буду разбирать подробно, хотя в моем сознании выросла и окрепла уверенность в том, что большая (и лучшая) часть первого тома написана другим человеком - с художественным даром иного уровня, с другим образованием, другими мыслями в голове и болями в сердце. Ограничусь тем, что посоветую интересующимся подробную и убедительную статью, которая называется "Запрещенный классик" и опубликована на портале Новая Газета.

  Несмотря на все мои антипатии, роман безусловно эпичен и масштабен. Здесь материал располагает. Хотя все вокруг и полны не великими и непонятными порывами, а тем, чтобы дом не сожгли, землю не отобрали, родных не обидели. И это-то именно глобально - мы не герои, герои не мы.

  А белогвардейцы, это былое племя - пусть уплывают на пароходах, как печальные эльфы на кораблях у Толкиена. Им нет места в стране индустриальных строек, продразверстки, Шариковых и крикливых лозунгов.

  
  Зато в ней есть место товарищу Шолохову, который на XXIII съезде КПСС, прошедшем весной 1966 года, сожалел, что сейчас не 1920-е, и писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля нельзя расстрелять.

  11

  459