Рецензия на книгу

• 

  Аноним19 июня 2016 г.

  Читая роман Ивана Бунина "Жизнь Арсеньева", поневоле думаешь: "Вот она, классическая русская литература!" И действительно, на первый взгляд в этом произведении собралось все то, что присуще русской классике: обедневшая дворянская семья, описание этапов взросления главного героя, его безмятежное детство в родной деревне, учеба в гимназии, над учителями которой он чувствует внутренне превосходство и уже в столь юном возрасте не позволяет обращаться к себе на "ты". А потом первые литературные опыты, первые томления плоти, первый успех на писательском поприще и у дам... Рассказ от первого лица, дабы читатель мог глубже погрузиться в переживания талантливого протагониста. А какие пейзажи, какие описания природы и русского быта!.. После чая отец иногда едет со мной на беговых дрожках в поле, где, смотря по времени, или пашут, то есть идут и идут, качаясь, оступаясь в мягкой борозде, приноравливая к натуживающейся лошади и себя и тяжело скрипящую соху, на подвои которой лезут серые пласты земли, разутые, без шапок мужики, или выпалывают то просо, то картошки несметные девки, радующие своей пестротой, бойкостью, смехом, песнями, или на зное косят, со свистом, размашисто, приседая и раскорячиваясь, валят густую стену жаркой желтой ржи косцы с почерневшими от пота спинами, с расстегнутыми воротами, с ремешками вокруг головы, а следом за ними работают граблями и, сгибаясь, наклоняясь, борются с колкими головастыми снопами, пахнущими разогретой на солнце золотой ржаной соломой, мнут их коленом и туго вяжут подоткнутые бабы…
  В Рождестве же видел я и высшую роскошь: в церкви. Для глаза, привыкшего только к хлебам, травам, проселкам, дегтярным телегам, курным избам, лаптям, посконным рубахам, для уха, привыкшего к тишине, к пенью жаворонков, к писку цыплят, к кудахтанью кур, глубокий купол с грозным седовласым Саваофом, простершим длани над сиреневыми клубами облаков и над своими волнистыми, веющими ризами, золотой иконостас, образа в золотых окладах, жарко пылающие светлым, золотым костром, косо и обильно наставленные перед Праздником и друг друга растопляющие тонкие восковые свечи, громкое и нестройное пенье дьячка и пономаря, ризы священника и дьякона, возгласы и чтения на языке возвышенном и не совсем понятном, поклоны и кажденья ладаном, его пряный дым, густо восходящий из кадила, ловко взлетающего вверх и бряцающего серебряными цепочками – все казалось царственным, пышным.

  Все эти бесконечные перечисления, все эти предложения с полстраницы, все эти экзальтированные восторги от закатов и рассветов, от пения птичек и поэтичности покосившейся избы встречаются в таком количестве только на страницах русской классики. Дух захватывает от этой красоты, от могучего и великого...

  Тем не менее, классицизм Бунина уникален хотя бы просто потому, что описывает родную землю он хоть и с любовью и даже с умилением, но все-таки издалека. Безусловно в страшное время революционных перемен в России было немало писателей, воспевавших родной край. Но именно у Бунина так сильно чувствуется надвигающаяся катастрофа (ну еще у Набокова, наверное), это предчувствие конца. И потом будут закаты и рассветы, будут петь птички и стоять покосившиеся избы, но все будет уже по-другому, не будет уже самой России, такой, какой Бунин помнил и любил ее. И хотя главный герой романа Алеша Арсеньев не мог знать, не мог предчувствовать трагического финала, не отсюда ли происходит его неустроенность и неустроенность его семьи?

  Семья Арсеньевых, прежде богатый и уважаемый дворянский род, к началу романа изрядно подрастеряла свое богатство, а к концу книги полностью разорилась. Будущее детей весьма туманно даже без контекста революции. Сам Алеша не заканчивает гимназию, не устраивается на службу, его работа в орловском "Голосе" - банальная формальность, его литературные искания ни к чему не ведут. Да, он пару раз публикуется в известных литературных журналах, его талант очевиден, но пользоваться им в этой стране Алеша не желает. Он все время чего-то ждет, чего-то ищет, садится то на один поезд, то на другой. Да и в любви он весьма непостоянен. Если собрать все его черты и поступки, значимые и не очень, то получается, что жизнь Алеши, настоящая, полная жизнь, еще не началась. И действительно, в горящем доме быт не обустроишь.

  Вообще в этой книге постоянно чувствуется горечь писателя по поводу утраченного образа жизни и его обида. Обижен же он в первую очередь на саму Россию. Недаром он утверждает, что русские склонны к самоуничтожению, следовательно виноваты во всех своих бедах:

  
  Рос я, кроме того, среди крайнего дворянского оскудения, которого опять таки никогда не понять европейскому человеку, чуждому русской страсти ко всяческому самоистребленью. Эта страсть была присуща не одним дворянам. Почему в самом деле влачил нищее существование русский мужик, все таки владевший на великих просторах своих таким богатством, которое и не снилось европейскому мужику, а свое безделье, дрему, мечтательность и всякую неустроенность оправдывавший только тем, что не хотели отнять для него лишнюю пядь земли от соседа помещика, и без того с каждым годом все скудевшего? Почему алчное купеческое стяжание то и дело прерывалось дикими размахами мотовства с проклятиями этому стяжанию, с горькими пьяными слезами о своем окаянстве и горячечными мечтами по свое собственной воле стать Иовом, бродягой, босяком, юродом? И почему вообще случилось то, что случилось с Россией, погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок?
  

  И если в процессе чтения испытываешь легкое раздражение и от инфантильности и бесцельности Алеши, и от этой какой-то детской обиды писателя, то закрыв книгу, начинаешь думать, и вдруг в голову приходит: а может быть и правда, это мы были во всем виноваты, и остаемся виноваты, в своем стремлении переложить с больной головы на здоровую, отказаться ото всякой ответственности, найти виновных в наших несчастьях и тех, кто должен все за нас сделать и справить? И становится стыдно и страшно...

  В этом-то и сила русской классики, как, наверное, любой другой классики, что она заставляет возвращаться к прочитанному снова и снова, заставляет примерять прочитанное на себя, заглядывать в себя и пытаться изменить себя к лучшему.

  9

  171