Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 июня 2016 г.

  Если вы взялись за эту книгу только потому, что она входит в список «умри-но-прочти», отложите ее. Для ловли кайфа от этой книги, своеобразной веселой энциклопедии того времени, впору самим составлять список: книги-которые-необходимо- прочитать-прежде-чем-читать-Рабле. Люди его века и нашего уж очень далеко отстоят друг от друга в понимании того, как и что следует и стоит писать в книгах. Рабле, сын своего времени, свободно ориентируется в античной литературе, ботанике, зоологии, знает рыцарские романы, сведущ в тонкостях кулинарии и военного дела. И писал он не для грядущих поколений, а для своих современников. Там, где для нас необходим комментарий, современник понимал с полунамека.
  Не читайте, если вы не в ладах с логикой, не знакомы с риторикой и этикой, и вам неизвестно высокое искусство топики.
  
  Если вы не любите перечисления, списки, списочки, не читайте эту книгу. Рабле играет со словами, текст так и пестрит списками, он нанизывает друг на друга гнезда наименований вокруг слова, очень часто совершенно несовместимых по значению, что поначалу вызывает раздражение, потом легкий транс, а потом – нетерпеливое ожидание очередного списка и улыбку на лице.
  
  Не читайте, если вы не любите преувеличений. Не читайте, если вы не любите героев, охочих и поесть, и попить, и поспать, и по-ть. В книге невероятные количества еды, вина, перечисленные с дотошной тщательностью, устрашающее количество людей, убитых братом Жаном, перечисленных «не считая женщин и детей».
  

  
  С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.

  Не читайте, если вы не любите насмешек над идеями. Рабле безжалостно высмеивает одно, предлагает второе, на первый взгляд лучшее, и посмеивается, доводя до крайности. Высмеяв схоластическое образование, Рабле предлагает образование гуманистическое и доводит до абсурда, когда пишет, то учитель читал ученику даже в уборной. Хотя, следует отметить, некоторые плюсы в гуманистическом образовании все же были: вероятно отсюда пошла идея правильного питания, ведь Гаргантюа во время еды рассказывали о свойствах того, что он ел, и зачитывали соответствующие места из античных авторов. И, вероятно, тогда же появилось то, что теперь называется паркуром: Гаргантюа «взбегал на шесть шагов вверх по стене и таким образом достигал окна, находившегося на высоте копья», «лазил по деревьям, как кошка, прыгал с одного на другое, как белка», «с помощью двух отточенных кинжалов и двух прочных шильев проворно, как крыса, взбирался на кровлю дома, а спускаясь, принимал такое положение, при котором падение не представляло для него опасности».
  Телемская обитель с ее принципом свободы воли и девизом «Делай что хочешь» превращается в страшное место, когда ее обитатели начинают как автоматы повторять друг за другим свои занятия.
  
  Не читайте, если считаете, что над религией и ее представителями смеяться нельзя. Замена одной буквы в слове (случайная оговорка), и вот кордельеры (монахи ордена св. Франциска Ассизского) превращаются в бордельеров, молитва Venite adoremus («Придите, поклонимся») шутливо переделывается в venite potemus (придите, выпьем), гигант гиганта Хуртали спасается от потопа, оседлав Ноев ковчег, родословная Пантагрюэля шутливо перекликается с Библией:
  

  
  И первым был Шальброт,
  Шальброт родил Сараброта,
  Сараброт родил Фариброта,
  Фариброт родил Хуртали, великого охотника до супов, царствовавшего во времена потопа.

  Не читайте, если вы любите стилистическую однородность. Рабле меняет стили, как перчатки. От воплей и лексики балаганного зазывалы до псевдонаучного жаргона студента: «Мы трансфретируем секвану поутру и ввечеру, деамбулируем по урбаническим перекресткусам, упражняемся во многолатиноречии и, как истинные женолюбусы, тщимся снискать благоволение всесудящего, всеобличьяприемлющего и всеродящего женского пола». А вот королева Квинтэссенция: «Благородство, излучаемое циркумференцией ваших особ, дает мне полное представление о добродетели, сокрытой у вас в душе; ощущая же медоточивую сладость ваших смиренных изъявлений преданности, я легко убеждаюсь в том, что сердца ваши свободны от зловредного и напыщенного суемудрия и вольнодумства, что они впитали в себя редкостные иноземные учения, между тем нравы непросвещенной черни ныне таковы, что к учениям этим можно как угодно тяготеть, да не так-то легко к ним пробиться».
  ***
  А если вы все-таки рискнули, вас ожидает удивительная забавная странная непонятная комментарная раздражительная упоительная улыбательная и восхищательная книга.
  

  
  Учитывая мелкую дрожь летучей мыши, храбро отклонившейся от летнего солнцестояния, дабы поухаживать за небылицами, коим с помощью пешки удалось сделать шах и мат благодаря злым обидам светобоящихся ночных птиц, обитающих в римском климате с распятьем на коне, самостоятельно натягивая арбалет, истец имел полное право проконопатить галион, который надувала служанка, — одна нога здесь, другая там, — выдавая ему, отличающемуся совестью неподкупною, в виде возмещения столько же чечевичных семечек, сколько шерстинок у восемнадцати коров, и такое же точно количество — мастеру хитрого плетенья.

  9

  151