Логотип LiveLibbetaК основной версии

Рецензия на книгу

Собрание сочинений в восьми томах. Том 3. Петербургские повести

Н. В. Гоголь

  • Аватар пользователя
    Аноним11 июня 2016 г.

    Наверное, каждому в жизни хотя бы раз, а может быть и намного чаще, встречался такой литературный персонаж, отношение к которому можно было прямо назвать противоречивым. И даже не просто противоречивым, а не сформировавшимся, колеблющимся с огромной амплитудой, от совершенного принятия, прочувствования и сочувствования до раздражения и кощунственного прищура, дескать, «видали мы таких…»

    Подобные отношения связывают меня с Акакием Акакиевичем, чья несчастная фигура, застывшая будто бы в ожидании новой пощечины от судьбы, засела в сознании еще со школьных времен. Тот самый «маленький человек», над которым злой рок в лице Николая Васильевича поиздевался с лихвой, начиная с имени (а ведь мог быть вообще Варахасием) и заканчивая этой злосчастной кражей шинели.

    Со стороны его положение выглядит очень печальным: одинокий чиновник со скудным жалованьем, терпящий постоянные издевательства, совсем потерявшийся в холодном, грозном буране под названием Петербург (сразу возникают ассоциации с Евгением из «Медного всадника»). Сколько бы раз я не перечитывала повесть, отношение к главному герою всегда кардинально менялось: то он представлялся чуть ли не самим Мышкиным, каким-то христианским праведником чиновничьего пошиба, и вызывал восхищение, то хотелось просто по-человечески плакать над его горькой судьбой, то неожиданно он абсолютно раздражал своими поступками и всем способом существования. В итоге я совершенно запуталась. Кто он такой, этот Акакий Акакиевич? Жертва бездушного общества и чиновничьей рутины или яркий образец потерявшейся и несчастной души?

    С одной стороны, Башмачкин - это один из многих несчастливцев, забитых обществом и городом, «униженный и оскорбленный» кроткий добряк, который и злого слова не может сказать своим обидчикам, живет в своем мире, созданным из текста, и прекрасно удовлетворен такой жизнью. Он делает свое дело (и делает его хорошо), и иногда в его поведении и во влиянии на других (особенно эпизод, когда вдруг всплывает фраза «Я брат твой») видится что-то истинно праведное, несмотря на весь пафос этого слова – святое, скрытое под неприглядной и почти что ничтожной оболочкой. Акакий Акакиевич – не мученик ли, живший ради своей, пускай такой странной, великой идеи (новая шинель) и погибший из-за нее?

    Но тут появляется – «с другой стороны», и нудный голос в голове говорит: «постойте-ка, не так быстро…». И тогда вдруг кажется, что Акакий Акакиевич – это просто несовершившийся человек, он не осуществлен. «Человек в футляре», напрочь обрубивший все выходы и каналы к развитию. И дело даже не в социализации, не в его отношениях с обществом, а в самом типе его существования. Он сам по себе как личность не раскрылся, не развился, словно застывшее тесто, из которого могли бы получиться пирожки, булочки или баранки, а вышла какая-то несформировавшаяся бесполезная масса. Единственное, что он любит и умеет – это переписывать текст, текст – вся его жизнь, буквы окружают его повсюду. И когда жизнь дает ему какой-никакой шанс для изменения и развития (не просто переписать текст, а исправить его), он тут же идет на попятную. Он похож на большого ребенка, недоразвитого и поэтому совершенно наивного и жалкого, даже не научившегося говорить толком (впрочем, это скорее следствие его однообразной работы). И этот Башмачкин скорее отталкивает, потому что все его невзгоды связаны не столько с черствым окружающим обществом, сколько с его неспособностью и нежеланием этому обществу противостоять. Да, он никому не причинял зла и был даже относительно счастлив. Но достаточно ли этого, чтобы полноценно прожить жизнь? Не буду уходить в философствование и риторические дебри, так как вопрос конечно спорный и открытый, но все-таки не вызывает большого сочувствия такая жизнь. Пожалуй, сам Акакий Акакиевич довел свое существование до такого логического конца.

    Но в том-то и дело, что, оценивая грозным судейским взглядом, несчастного чиновника, все равно чувствуешь себя некомфортно, как будто он сейчас ответит: «Оставьте же, почему вы меня обижаете?». И снова просыпается к нему и жалость, и снова кажется: может быть, всему виной мороз, и тяжесть рутины, и одно значительное лицо? Может, не так уж плох был все-таки Акакий?
    Возможно, когда-нибудь для себя я поставлю точку в этом вопросе.

    P.S. Вот не удержусь и добавлю, что на отношение к этому герою очень повлиял образ, созданный Роланом Быковым в советском фильме «Шинель». Что за чудесное попадание, в образ. Этот Акакий оказался даже лучше того, что был у меня в голове, а мое читательское чванство редко позволяет такое признать.

    8
    49