Рецензия на книгу

• 

  Аноним7 мая 2016 г.

  "Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями", - начал когда-то свои воспоминания Набоков. Все так и есть, но в жизни и смерти Урсулы Тодд эта черная вечность только одна и закольцована сама на себя. Зимой 1910 года в пасторальном английском поместье Лисья Поляна родилась девочка - и тут же умерла, потому что врач не сумел добраться к роженице из-за метели. Минутная тьма - и девочка родилась опять, и еще, и еще, и еще. А в конце снова, и снова, и снова наступала темнота. Между февральской метелью в начале и тьмой в конце будут ленивые золотые дни деревенского лета, будут лютики, ромашки и дикие маки, разноцветные книги сказок и запах скошенной травы. Будут дни серые, заполненные унылой конторской рутиной, жизнью в убогой съемной квартире и скучными, лишенными страсти романами. Будут страшные лондонские бомбардировки Второй мировой, полностью разрушенные улицы, изувеченные до неузнаваемости тела друзей, коллег и соседей и печальные телеграммы с фронта. Будут полюбившиеся мне в этой истории люди - лучи света: рассудительная умница Памела, романтик Тедди, всегда готовый поддержать своих детей Хью. Будут смерти, смерти и смерти: от падения из окна, от испанки и снова от испанки, от бомб - много раз, от утечки газа, от побоев психопата-мужа, в море в три, на руинах Берлина способом Магды Геббельс в тридцать пять, и опять, и опять... И каждый раз за темнотой снова будет приходить все тот же снежный февральский день.

  На первых итерациях мне казалось, что в жизнях Урсулы нет последовательности, просто описываются некоторые из возможных версий мира в бесконечности Мультивселенной. Но со временем Урсула начинает вспоминать события по другую сторону черноты и пытаться исправить прошлые ошибки - а значит, ее разные жизни все-таки следуют друг за другом. Когда-то она помнит меньше, когда-то - больше и пытается исправить все, что можно исправить, спасти соседскую девочку, спасти саму себя, спасти Англию и всю Европу. Только чернота, а за ней февральское утро приходят все равно, как сильно не меняй события. Может быть, потому что чистовой, полностью идеальной версии жизни просто не может быть? Слишком много связей. Слишком много бабочек затаптывается по дороге.

  Во время чтения мне вспоминался монолог Фробишера из "Облачного атласа", вдохновленный, кажется, той же цитатой из Ницше, что вынесена и в эпиграф "Жизни после жизни". "Мы недолго остаемся мертвыми. Как только «люгер» даст мне уйти, через один удар сердца последует очередное мое рождение. Через тринадцать лет мы снова встретимся в Грешеме, десять лет спустя я окажусь в этой же комнате, держа этот же пистолет, сочиняя это же письмо, и решимость моя будет столь же завершенной, как мой секстет". У Фробишера - замкнутый круг, у Урсулы Тодд - спираль, в которой все же присутствует развитие, но так же, как вечно движение по кругу, вечна и уходящая наружным витком в бесконечность спираль. Везение это или трагедия - такая вечность? Ни одна из многочисленных жизней Урсулы не была действительно счастливой, и она повидала больше трагедий, чем можно повидать, живя лишь раз. Кто знает, будет ли счастливее хоть одна из следующих жизней, уходящих куда-то за страницы книги. Но можно все-таки пытаться раз за разом переписать все начисто, и пусть больно, и сложно, и далеко не всегда выходит хоть что-то путное, для Урсулы неисчерпаем запас новых шансов. У нас, всех прочих, нет и этого.

  12

  119