Рецензия на книгу
Человек-амфибия
Александр Беляев
Аноним28 апреля 2016 г.Идеальная книга для лёгкого чтения на летних каникулах, когда тебе лет двенадцать, и ты девочка. Тот сорт литературы, где всё просто: местный колорит создаётся вбрасыванием пары иностранных слов , за научную фантастику выдаётся ничем не подкреплённая идея, люди ровненько делятся на плохих и хороших.
Книга, прежде всего, сюжетная: читаешь её с одной постоянной мыслью "Что дальше?" Если же события известны наперёд (да хоть из нашумевшей экранизации), то стимул перелистывать страницы резко пропадает. И тут-то как раз становится очевидной бедность писательского слога: Беляев использует слова в своих обыденных, первичных значениях, не играет со смыслами, интонациями, композицией и т.п. Он считает, что достаточно сказать "песо" или "хасьенда" (да ещё в неправильной транслитерации) - и читатель перенесётся в Буэнос-Айрес. Или написать "жарко" - и читатель захочет пить. Как бы не так! И ведь дело даже не в том, реальный это аргентинский город или вымышленный - он просто не оживает ни в одном из описаний. Перед глазами не возникает визуальных образов, помимо виденных в экранизации. Лишь при описании морской жизни писатель несколько раскрепощается, выковыривает из энциклопедий названия редких рыб и растений, использует эпитеты… Но этого мало, ничтожно мало.
Так же немощен Беляев и в передаче революционной идеи скрещивания биологических видов. Слово "научная" к его фантастике не применимо: он не приводит ни фактов, ни доказательств, ни подробностей анатомии. Ихтиандр в его понимании - всего лишь сумма рыбы и человека, жабр и лёгких. В чём-то красивая, но, по сути, картонная модель с очередной школьной выставки "Достижений народного хозяйства". Все противоречивые вопросы, связанные с насильственным изменением человеческого тела, решены писателем, как дважды два: есть прогресс и наука, а есть традиционные (читай: устаревшие) понятия и церковь. Дилетантские рассуждения на эту тему представлены в конце романа во время суда над доктором Сальватором: учёный представляется гением и бескорыстным человеком в противовес алчным, узколобым обвинителям (священник и судья). При этом совершенно опущены такие моменты, как сомнения изобретателя, муки совести после неудачных опытов, целесообразность скрещения видов и т.п. Ихтиандр не проявляет никаких изменений в психике (кроме наивности), хотя жизнь под водой, лишение общества должны были наложить на него совсем другие отпечатки. Наконец, критика церкви выглядит чрезвычайно банальной, упрощённой, словно на заказ от социалистической партии. Вера - по словам Беляева - непременно слепа и догматична, в то время как наука - светоч всего рационального и гуманного. В реальности же возможны такие нюансы, которые иногда напрочь переворачивают даже убеждённо атеистическую картину мира.
О том, что жизнь тонка и замысловата, как вуаль, Беляев, кажется, не знает. Все его персонажи чётко делятся на два лагеря: хорошие и плохие. При этом плохие - в верных традициях советской литературы - алчные капиталисты и угнетатели, а хорошие - натерпевшиеся, но чистые сердцем бедняки (в данном случае, индейцы-добытчики жемчуга). Сказать что-то о своих героях, помимо отношения к деньгам и частной собственности, писатель не в состоянии. Ихтиандр, Гуттьере, доктор Сальватор - всё это не живые люди, а возвестники нового режима, лишённые даже банальных переживаний. А ведь как можно было бы развернуться на внутреннем мире человека-амфибии, какую трагичную историю любви вытянуть со дна его души! Или Гуттьере… Что в ней, кроме симпатичной внешности и нежелания выходить за меркантильного Зуриту?.. Ну а доктор, доктор-то сколько должен понимать, с какими противоречиями бороться!.. Но нет, ничего этого нет. Надежды разбиваются волной о берег повествования, унося с собой лишь смутную печаль о Бальтазаре, тоскующем по выдуманному сыну.
Где-то по ту сторону океана Человек-амфибия всплыл Аква-меном, чтобы поражать воображение и играть на слабости людей представлять себя сверхчеловеками. У нас же остался наивной неведомой зверушкой, плывущей о бок с дельфином и зовущей в светлое коммунистическое будущее. И, с одной стороны, ничего плохого в том нет… Кроме трупа великой русской литературы, покоящегося - с камнем на шее - в водах революций и социальных течений.
4122