Рецензия на книгу

• 

  Zimarima11 апреля 2016 г.

  «Надо писать из самых глубин чувств»
  В. Вульф. «Дневник писательницы»)

  
  «Моя книга треплет меня, словно старый флаг. … я пишу быстро и свободно, как еще никогда в жизни не писала; гораздо быстрее — раз в двадцать — любого прежнего романа. Думаю, это доказывает, что я на правильном пути; и все, что созрело в моей душе, выйдет наружу»,

  
  -- так написала в своем дневнике Вирджиния Вульф о будущем романе, посвященном памяти родителей.

  По замыслу писательницы «он [роман] должен быть довольно коротким; в нем будет подробный портрет отца; и матери; и Сент-Ивза; и моего детства; и всего того, без чего нет моих романов — жизни, смерти и т.д. Однако в центре будет отец, сидящий в лодке, декламирующий».

  Надо сказать, что, несмотря на казалось бы беззаботное и безоблачное детство, Вирджинию (как, впрочем, и других членов ее семьи) связывали довольно-таки сложные и вовсе не безоблачные, как это может показаться на первый взгляд, отношения с отцом. В семье Лесли Стивен (так звали отца Вирджинии) был тираничным и эгоистичным. Мать же, урожденная Джулия Дакворт, напротив, была покладистой и чуткой. После ее смерти отец впал в глубокую депрессию, и это состояние не могло не отразиться на его взаимотношениях с детьми.

  «Сентментальный», -- такую характеристику получил роман «На маяк» от некоторых литературных критиков – современников Вирджинии Вульф. И хотя это слово применительно к собственному творчеству претило ей («слово «сентиментальный» мне поперек горла», -- писала она), писательница все же соглашалась:
  

  
  «Но тема-то как раз сентиментальная; отец, мать и ребенок в саду; смерть; поездка на маяк. Однако не исключено, едва я примусь за нее, как обогащу ее во всех смыслах; она станет гуще; у нее появятся ветки — корни, — о которых мне пока неизвестно. Наверняка все персонажи перекипят в моем вареве; детство; и еще то безличное, к чему меня подталкивают мои друзья, полет времени и соответственно нарушение единства в предварительном плане».
  

  СПОЙЛЕРЫ… СПОЙЛЕРЫ… СПОЙЛЕРЫ… СПОЙЛЕРЫ… СПОЙЛЕРЫ…

  
  Вечная, как само мироздание, тема: мужчина и женщина, любовь и брак, муж и жена, родители и дети. Властность и покорность, мужской эгоизм и женская чуткость, стремление понять этот мир разумом и постичь его чувством…

  Миссис Рэмзи. Кажется, Само Женское Совершенство воплотилось в образе этой женщины! Любящая и кроткая жена мистера Рэмзи, мать восьмерых детей, вдохновительница и покровительница начинающих ученых, гений домашнего очага, благотворительница бедным и при всем при этом умудрившаяся каким-то чудом сохранить дивную красоту в свои пятьдесят лет! Образ несколько идеализированный: такими, наверное, были (или старались казаться) женщины викторианской эпохи. И вместе с тем правдоподобный: такие женщины встречаются и сейчас, и будут всегда! Правда, их становится все меньше и меньше…

  Мистер Рэмзи. Властный, тираничный, эгоцентричный, всецело поглощенный своими научными теориями (ведь он ученый-философ!) и собственной персоной и вместе с тем немного комичный в глазах окружающих и даже вызывающий жалость не только у женских персонажей романа, но и (осмелюсь утверждать!) у женщин-читательниц. Ведь он, что ни говори, при всем своем незаурядном уме и независимости суждений нуждается как, может быть, никто другой в моральной поддержке и энергетической подпитке. И находит все это главным образом у женщин: у жены, которая не только ощущает все перепады его настроений, но может даже предусмотреть их; у Минты Дойл, которая (правда нисколько не заботясь о том, а благодаря исключительно своему женскому чутью) приводит мистера Рэмзи в веселое и рыцарское состояние духа своей молодостью, красотой, беззаботностью, милой наивностью и очаровательной глуповатостью (напускной, однако)! И даже у эмансипированной Лили Бриско, несмотря на все ее нежелание быть объектом душевных излияний мистера Рэмзи, сжимается сердце и возникает желание утешить его!
  И тем не менее мистер Рэмзи вызывает восхищение! Восхищение своим независимым и острым умом, высоким интеллектом, оригинальностью и смелостью суждений, а главное – какой-то основательностью, внутренней силой и обаянием, которые исходят от него и которых так не хватает окружающим его людям! Может быть именно поэтому ему и прощается все: и резкость, зачастую переходящая в грубость, и раздражительность, и нетерпимость по отношению к другим, и эгоизм?

  
  Загородный дом на берегу моря. Теплый сентябрьский вечер. Миссис Рэмзи сидит у окна и читает сыну сказку о золотой рыбке… Как будто сама Праматерь сошла с небес и воплотилась в образе этой женщины! Правда, читает машинально (хоть и с выражением), а мысли ее о другом: о муже, о детях, о доме, о бедняках, о починке крыши, о посадке цветов, о предстоящем ужине, о смысле жизни… Она, между прочим, не меньший философ, чем муж, и, постигая мир чувством, в своей философии продвинулась может быть даже больше, чем он… И пока она читает книжку своему малышу, мысли ее текут плавным потоком… (Надо сказать, что почти весь текст романа и состоит из потоков мыслей его персонажей.) Иногда, к ее досаде, они прерываются внезапным вторжением в спокойное их течение мужа, мистера Рэмзи: то это какая-нибудь бессмысленная для окружающих реплика или же цитата, то резкое слово, обращенное к ней или детям… Подойдет, разрушит идиллию и – снова углубляется в свои проблемы! Но через некоторое время взгляд его опять останавливается на жене и сыне, теперь уже ища у них поддержки и одобрения своим мыслям, себе, своему Я и… прощения за причиненную резкость…
  Но вот миссис Рэмзи остается, наконец одна (временная передышка перед ужином, на который приглашены гости). Теперь уже ничто и никто не мешает предаваться размышлениям (правда, руки ее в это время все равно заняты: она вяжет чулочки для сынишки смотрителя маяка). И вдруг, неожиданно для самой себя, восклицает: «На все воля Божья!» (хотя в Бога она не верит). Как будто предчувствует приближение катастрофы…

  
  И в самом деле: на все воля Божья! Или злая воля! Пройдет совсем немного времени, и миссис Рэмзи внезапно умрет. И мистер Рэмзи обхватит свою голову руками: неутешный вдовец с восемью детьми! А потом умрет в родах и старшая дочь мистера Рэмзи, красавица Пру… А потом на войне погибнет (мгновенно, подорвавшись на мине) старший сын Эндрю, на которого отец возлагал такие большие надежды… И дом придет в уныние и запустение – никто уже из семьи Рэмзи не приедет сюда на лето. И только одинокий философ (возможно это мистер Рэмзи, хозяин этого дома, несчастный вдовец и отец) будет прохаживаться по берегу моря, обращая непонимающий взор к волнам и вопрошая: почему? за что? А ветер будет гулять и гулять по опустевшим комнатам полуразрушенного дома, будет бессовестно заглядывать в самые укромные уголки… И порвет, разозлившись, зеленую шаль миссис Рэмзи, оставленную и забытую своей хозяйкой… И потреплет страницы книг, хранящих, быть может, вековую премудрость, но равнодушных к бедам этой семьи и не дающих ответа на вопрос: «почему?, за что?»

  
  Понадобятся годы, прежде чем дом начнет потихоньку оживать, оправляться от горя, постигшего его хозяев. И вновь наполняться людьми. Приедет Лили Бриско, художница, приедут сын и дочь четы Рэмзи, приедет сам их отец… Не будет только хозяйки дома, преданной жены и любящей матери. Но в память о ней мистер Рэмзи организует такую когда-то желанную для детей поездку на маяк…

  
  Не все так однозначно и упрощенно в романе, как представлено в моей рецензии. Несмотря на почти отсутствие сюжета, роман достаточно сложный и читать его совсем непросто. Каждый, в силу своей индивидуальности, может проинтерпретировать текст по-своему.

  «На маяк» -- это роман-импрессия, роман-размышление: о текучести и об изменчивости всего в этом мире, о бессмысленности человеческого существования… Правда, последнее ставится под вопрос: Смысл все же, наверное, есть: жизнь, проведенная хотя бы в поисках смысла. Для миссис Рэмзи это -- создание семейного очага и помощь бедным, для мистера Рэмзи -- выработка собственной философской теории, для Лили Бриско – стремление выявить и запечатлеть на холсте то сущее, изначальное, что кроется за внешней изменчивостью вещей. Может быть поэтому так отчетливо вдруг увидела художница сюжет для своей картины: женщина, сидящая у окна и вяжущая чулочки для сынишки смотрителя?

  
  Из «Дневника писательницы»:
  
  Среда, 28 ноября 1928 года
  
  День рождения папы. Сегодня ему было бы девяносто шесть лет, да, девяносто шесть лет; ему могло бы быть девяносто шесть лет, как другим людям, но, Бог милостив, этого не случилось.
  
  Его жизнь полностью поглотила бы мою. И что тогда было бы? Я не писала бы, у меня не было бы книг — невероятно.
  
  Я привыкла каждый день думать о нем и о маме; но когда я писала «На маяк», то как-то усмирила свои мысли. С тех пор он приходит ко мне время от времени, но по-другому. (Я верю, что это правда — что я была болезненно захвачена ими обоими и мне было необходимо написать о них.) Теперь он приходит ко мне как ровесник. Надо будет почитать ему что-нибудь. Интересно, услышу ли я опять его голос, почую ли его сердцем?

  16

  211