Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 апреля 2016 г.

  Постановка о ментальности и нечто большем

  "Любовь к ис­тине и просто человеческая любовь иногда одерживают победу там, где любовь к красоте терпит неудачу"
  Э. Н. Форстер, "Куда боятся ступить ангелы"

  Эпоха так называемого викторианского романа закончилась в 1901г., а в 1905 Форстер пишет "Куда боятся ступить ангелы", впитавший в себя многие черты классического романа нравов.

  Лилию, вдову 33 лет, семейство провожает на поезд, отправляющийся в Италию. Ей предстоит длительный "отпуск", где она отдохнёт от тяготившего её траура по мужу, от забот о ребёнке, от английского городка, где все ей так немило. Эмоции, предвкушение неизвестного захлестывают героиню. Она машет рукой поджавшей губы свекрови, золовке и молодому деверю Филипу, чьё сердце давно покорила такая чуждая всему здешнему Италия. Компанию Лилии составила юная Карллина Эббот, которую окружающие воспринимают не иначе, как "добрую, тихую, скучную, приветливую". Вскоре Лилия становится женой итальянца Джино, человека много младше себя, да ещё и низкого сословия!

  Так бы ему и оставаться романом нравов, быть дочитанным, но менее запомнившимся, если бы не удивительный психологизм, проступающий далеко не сразу. Сначала нужно пробраться сквозь тернии рассуждений о порядочности и долге, классовом расслоении, родительском долге и всем том, что составляет жизнь достопочтенных семейств старой Англии. И когда роман уже рисковал отойти в образчики добротной классической прозы, случилось то, отчего он стал для меня особенным. Когда повествование дошло до общения Филипа и мисс Эббот в новой обстановке, назидательность толпы сменилась заинтригованностью интеллектуала, открывшего в "земном" и "привычном" нечто родственное, глубокое
  

  
  Филип открыл в своей соседке изяще­ство и легкость, которых не замечал в ней, живя в Англии. Узость взглядов ее была ужасающа, но все-таки она сознавала сложность мира, и это придавало ей трогательное очарование.

  Каролина, выросшая в традиционном английском обществе, была обескуражена Италией. Жесты, выкрики, неприличная откровенность, подчас порочащая слух, дерзкое фривольное обращение с самым сокровенным порождением человеческой души, любовью, вызывали смятение, заставляли негодовать и искать укрытия. Она встретила мужчину, поразившего ее своей непохожестью, живостью, граничащей с дерзостью, и, конечно, красотой. Не искушенная в вопросах пола, она испугалась своих чувств, приняв их за полное непринятие этого человека. Однако, я увидела здесь и нечто большее. На мой взгляд, Каролина была очень свободолюбивой. Она почувствовала угрозу в лице Джино, что заставило её поддержать Лилию в решении стать его женой. Она хотела обезвредить "противника". Может быть, мы имеем дело с зачатками феминизма или же Форстер, будучи гомосексуальным, добавил героине гораздо больше внутренней независимости, чем положено женщине прошлого века? Неудивительно, что Дж.Фаулз относил Форстера к своим любимым авторам. Не стали ли Филип и Каролина праобразами Чарльза с Сарой из "Любовницы французского лейтенанта"?

  Филип интеллектуал, эстет и вечный "зритель", как он сам себя называет. Он живёт с властной матерью, всегда сдержанно учтив и безэмоционален. Но Италия задевает его за живое. Ему кажется, что этот край - колыбель красоты и утонченности. И вспоминает он о нем не иначе как с трепетом. Он решил, что мисс Эббот, как он сам, впечатлилась эстетикой места, тогда как все было не совсем так. Девушка возродила в нем чувства, о которых он знал лишь понаслышке, и, как "человек без эмоций", не ждал от себя. Он благодарил ей за такое открытие!

  
  Раскаленный театр, снару­жи - башни, темные ворота, средневековые крепостные стены. За стенами - рощи олив, озаренные лунным сиянием, белые вьющиеся дороги, светляки и непотревоженная пыль. А посреди всего этого - мисс Эббот, жалеющая, что выглядит как пугало. Она попала в са­мую точку. Вернее нельзя было и сказать. Эта чопорная провинциал­ка оттаивала в атмосфере красоты

  Но посещение края свободы вызвало у Каролины чувства, куда более древние, нежели эстетическое наслаждение.

  На протяжении всей книги меня не покидало чувство, что я не читаю рукописный текст, а смотрю театральное представление с элементами мюзикла. Описание пути, перемещения между странами, автор умышленно упускает. Создается ощущение "территориальной фронтальности", механической смены декораций. Пара предложений о намерении двинуться в путь - и мы уже не в манерной Англии, а в разгоряченной Италии. Описания природы, обстановки минималистичны, ибо акцент в романе сделан на ментальность итальянцев. В манере разговаривать, в смысле сказанного, в отношении к сказанному, в поступках весь пафос нации. Читатель проникается приподнятым отношением к жизни. Диалоги теряют сухость, приобретают философскую неоднозначность. Форстер показывает нам, как английская сдержанность и верность приличиям терпят поражение перед сиюминутностью порыва, погружением в нахлынувшую лавину чувств. Наше представление на сцене сменяется мюзиклом!

  
  Театр им. Вахтангова, спектакль "Евгений Онегин"

  На противопоставлении двух различных мировосприятий Форстер строит свой роман-прозрение. И мне трудно дать однозначный ответ, чего в его идее больше: Италия, как самобытная страна, или Италия, как зеркало, в котором отражается ответ на вопрос "Что значит быть англичанином?" Более подробно этот вопрос осветит почитатель Форстера Фаулз в своём романе "Дэниэл Мартин" в конце 70-х. Биография Форстера деликатно напоминает, что писатель оставался невинным вплоть до своей поездки в Индию, на момент которой ему было уже за 30. Если верить книге Д. Гэлгута "Арктическое лето", то писатель часто жаловался, что ему трудно передать чувство мужчины к женщине, что в романах его нет души. Я бы успокоила его, ибо в этой книге есть нечто другое - тайна, предвкушение, близость другого измерения. В пересчете на начало прошлого века это - особенная ценность!

  По мере развития сюжета мы от сухого реализма перейдём к абсурдизму, уже вполне уместному, ещё более затягивающему нас в форстеровский спектакль. Как же ещё воспринимать стихийное желание разных людей забрать чужого ребёнка? У каждого разные цели. Каждый будет их либо оправдывать, либо опровергать. И вот уже итальянские пейзажи, не слишком скурпулезно вырисованные автором, кажутся гротескными, фантазийными и наполненными светом

  
  Евгений Гордиец, без назв., сюрреализм

  
  В дурном вкусе итальянцев есть что-то величественное. В нем нет стыдливой вуль­гарности англичан или тупой вульгарности немцев. И не то чтобы Италии был свойствен исключительно дурной вкус. Итальянское дурновкусие даже замечает красоту, но проходит мимо. Однако само оно обладает уверенностью подлинной красавицы

  Но эйфория длится ровно столько, сколько Джино открывает англичанам себя, удивляя их снова и снова. Однако Генриетта не прониклась искренностью его чувств. Мюзикл стих, исполнители покинули сцену. Мы погружаемся в ночь с её запутанными дорогами, шорохами и плачем безвинного существа. Образ романа круто меняет свои очертания и цвета. Нет больше воздушных контуров и тёплых оттенков. Перед нами - строго вычерченные силуэты, полусвет и полутень. Ужас, раскаяние и свойственная лишь романам философия понимания и принятия такого ужасного факта, как смерть ребёнка. Ограниченность в чувствах и взглядах - свойство эпохи или приговор генетики?

  
  Кирико Джорджо, "Меланхолия и мистерия улицы", 1914г.

  "Слово - вино жизни" - говорил Э.М. Форстер. Его роман "Куда боятся ступить ангелы" как выдержанное вино - с отменным послевкусием. Чем больше его анализируешь, тем интереснее воспринимается и сам роман, и его создатель.

  34

  1,2K