Рецензия на книгу
Мужики. В двух томах
Владислав Реймонт
Rita38926 февраля 2016 г.Выстрел в неопределённость.
Да ну его, ядро это. Пусть летит, куда хочет. Нынче за прицельность я не отвечаю. На самом деле, книга хорошая, и настроение стрелка и его меткость к роману Владислава Реймонта отношения не имеют.
**В этом сезоне "Долгой прогулки" мне везёт на провинции: Гомель, венгерская глубинка, а теперь и польская деревня. Реймонт околдовал меня описаниями природы, годового цикла праздников и полевых работ.
В первых осенних главах много тревожащих сравнений с кровью, предвещающих драмы человеческих судеб:
рябины клонят тяжелые окровавленные головы…
Кроваво-красный свет заката залил комнатку.
Заходило солнце, на воде играла золотисто-пурпурная радуга, и сквозь огненные круги, словно белые облачка, проплывали крикливые гуси, сея клювами капельки воды, как нити кровавого жемчуга.Вот мрачная поэтичная картина прихода зимы:
Подходила зима. Осень еще боролась с ней, не подпускала ее близко, и она металась в синих далях, рыча, как голодный и злобный зверь, и неизвестно было, когда она победит и, прыгнув вперед, вонзит свои страшные клыки в мир…Или разноцветные тучи со всех сторон:
тучи наползали отовсюду, поднимали свои безобразные головы, расправляли согнутые тела и, разметав седые гривы, сверкая зеленоватыми зубами, двигались целым стадом, грозной, мрачной, бесшумной ордой атаковали небо. С севера шли черные, огромные горы, рваные, раздерганные, расщепленные, нагроможденные одна на другую, похожие на груды сваленных бурей деревьев. Их пересекали глубокие пропасти, засыпанные зелеными глыбами льдов, и они рвались вперед с необузданной силой, с глухим шумом. С запада, из-за недвижных черных лесов, медленно наплывали громады темно-синих набухших туч, местами словно прочерченных огнем, шли одна за другой, бесконечной вереницей, как стаи громадных птиц. С востока надвигались тучи, плоские, ржавые, словно гнилые, отвратительные, как падаль, истекающая сукровицей, а с юга — какие-то ветхие, растрепанные, красноватые, напоминающие цветом и видом торфяные болота, или все в синих полосах и наростах, похожие на мусорные кучи, кишащие червями. Да еще и сверху, словно от погасшего солнца, сыпались тучи, как грязные клочья, и другие, яркие, как остывающие куски раскаленного железа, — и все это сталкивалось и заливало небо страшным черным бурлящим потоком грязи и мусора.
Чем не поэзия или словесная живопись? Весной и летом мрачность и красные оттенки сменились преобладанием синего цвета.Ярким описаниям природы не уступают эмоции людей: мужики бунтуют и защищают своё, парни пьют и пляшут с девушками в корчме и на свадьбах, бабы разносят сплетни, ругаются из-за неподеленного добра, визжат и дерут друг друга за волосы.
Из всех обитателей деревни я проследила бы за дальнейшей судьбой Юзи и спасённого Борыной талантливого выдумщика Витека. Он мастерил деревянные заводные игрушки, приручил аиста, научился играть на скрипке, легко перенимая на слух мелодии. Привезённый Козловой из Варшавы в пятилетнем возрасте, мальчик вырос деревенским жителем, многое умеющим и чувствующим природу.
Ещё один талантливый герой, точнее, героиня, - Ягна. Она рисовала и вырезала из бумаги картинки деревенской жизни. Казалось, что Ягуся в деревне не в своей среде. Конечно, этому способствовала избалованность и оберегание от работы матерью и мужем. Сводящая с ума почти всех деревенских мужиков красавица не ценила чужого труда и не жалела свою голодную корову.
Кроме картинок, у Ягны отлично получалось манипулировать людьми и оставаться ни при чём: не посмотрел или посмотрел не так, как ей бы хотелось, прошёл мимо и не поздоровался, сам звал. Окончательное решение о замужестве принимала её мать Доминикова, а потом Ягне было удобно свалить вину на окружающих, что выдали за старика. Все кругом её обижают, а она только тонет в очередных глазах. За несколько глав до конца романа я предполагала, что можно написать ещё 4-10 частей, когда Ягна постареет и превратится в бабу-Ягу, а её поклонники будут всё моложе и моложе. Но нет, финал определённый, хотя Ягна может вполне оправиться, и круговерть начнётся заново.
Так уж вышло, что в романе мне симпатичны дети и старики. В трудную пору беднякам помогают распространитель запрещённых листовок с польскими молитвами, знаток легенд Рох и странный пан Яцек, о лихом прошлом которого мы узнаём из оговорок Амброжия и намёков автора. Кстати, в лице проспиртованного Амброжия нашла компанию для выпивохи Михая Варги из "Выборов в Венгрии". К одному смерть не приходит, а от другого отошла стараниями Катанги. С уходом Амброжия деревня многое потеряет. Пусть он достаёт всех военными рассказами, которые никто не слушает, и просьбами угостить ещё одной рюмочкой рисовой (никак понять не могу, что за рисовая водка в Польше XIX века), пусть ксёндз обзывает старика с протезом хромым чёртом (по-моему, такое вообще недопустимо для религиозного сановника), зато без Амброжия и сплетницы Ягустинки у богачей ни роды или забой скота, ни заболевшие работники и дети не обойдутся.
Болезней и травм в деревне предостаточно, а лечить их некому, кроме Ягустинки и Амброжия. Медленное беспомощное угасание Борыны напомнило мне отца Вани из "Лета Господня" Ивана Шмелёва. Я не врач и не могу оценить описания поведения человека после черепно-мозговой травмы, оставшегося без квалифицированной медицинской помощи, но в наблюдательности обоим авторам не откажешь. Борына застрял в травмирующей ситуации и часто в бреду повторял свои последние слова перед ударом лесника, весной ловил руками солнце, периодически у него восстанавливалась память и внятная речь, а перед смертью Мацей ушёл из дома в поле, повторяя привычные действия сеяния. У Сергея Шмелёва травма другая (его протащила лошадь) и реакции противоположные, с постепенной потерей зрения, речи и чувствительности.
*Книга о польских мужиках замечательная, и Реймонт не зря получил Нобелевскую премию. Благодарность переводчику за передачу поэтичного языка романа. Я бы с удовольствием переслушала его аудиокнигой.
Залп всё же куда-то прилетел, не удивляйтесь, если ядро найдёте.
1094