Рецензия на книгу

• 

  Аноним11 февраля 2016 г.

  Встреча с книгой. Встреча с Книгой. Встреча с КНИГОЙ. Наверно, каждый, кто пожелал поделиться на этом форуме своими впечатлениями о прочитанном, имел одну из таких встреч (разумеется, если это не «профессиональный» рецензент). Прочитав «Идиота» я понял, что это – КНИГА! Причём бесспорно и навсегда! До этого и предположить не мог, что есть такая Литература.
  В 16 лет Достоевский написал в письме брату: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». Почти через 30 лет, написав «Идиота», грандиозная юношеская мечта-задача была воплощена и – выполнена. Впоследствии, даря эту книгу М.А.Александрову, Достоевский с чувством сказал: «Читайте! Это хорошая вещь… Тут всё есть!» Да, в «Идиоте» тайна и истина о человеке раскрыта с небывалой силой. Именно поэтому вот уже почти полтора века этот роман продолжает притягивать, волновать и потрясать читателей. Подобно многим мыслящим современникам, Достоевский тоже мучительно думал о несправедливости общественного устройства, причинах зла, но в отличие от многих, корни этого зла он видел не во внешних обстоятельствах человеческих отношений, а внутри самого человека. Соответственно, и рецепты лечения общественных недугов предлагались в глубинной перемене духовно-нравственного состояния человека. Ну, а путь к такой перемене – показать неотразимо прекрасный образец такого человека – задача, конечно, безмерно трудная, но в князе Мышкине, кажется, удавшаяся.
  С первых страниц романа главный герой проверяется на прочность, погружаемый во всё более жёсткие и конфликтные ситуации и при этом выходит победителем, причём «побеждённые» отнюдь не ощущают себя таковыми и в момент «поражения» проявляются их лучшие человеческие качества. Например, Рогожин, случайно встретившись и разговорившись с князем, во время прощания вдруг сообщает князю, что полюбил его и совершенно искренно приглашает к себе, предлагает и материальную поддержку, хотя поначалу рассматривал мёрзнущего бедного попутчика насмешливо и высокомерно-снисходительно. Подобно и лакей генерала Епанчина, поговорив с Мышкиным, любезно соглашается удовлетворить просьбу князя покурить, несмотря на то, что сначала был категорически против. Далее, сам генерал Епанчин, уже почти указывая князю на дверь, вдруг переменяет своё решение и опять-таки реально помогает ему – деньгами, с жильём, с работой. По характеристике отца семейства женская половина уже имела представление о князе как о жалком идиоте, принимающем подаяние на бедность, однако после полуторачасового общения все они, конечно, имели совершенно другое мнение о новом госте. Причём, после беседы с князем нравственная атмосфера в доме Епанчиных как-то вдруг улучшилась – генеральша встала из-за стола в хорошем расположении духа и девицы смотрели весело, хотя вначале Лизавета Прокофьевна была раздражена, и в первую очередь на мужа (неприятный слух о подарке генералом дорогого жемчуга Настасье Филипповне), но это раздражение переключалось и на князя. Достоевский, постепенно знакомя главного героя с читателем, с удивительным мастерством изображает именно «закулисную» сторону межчеловеческих отношений. Как гениальнейший режиссёр он подбирает нужный состав актёров, наделяя каждого из них какой-то идеей, точно расставляет на сцене, создаёт им конфликтную ситуацию и как бы отпускает в свободное плавание, тем не менее зорко следя за каждым. В общем и целом, читая «Идиота» не оставляет ощущение поразительной иллюзии достоверности описываемого. Понимаешь, что роман – плод художественной фантазии автора и тем не менее эта фантазия почти «действительнее самой действительности». Но главный вопрос: а куда ведёт читателя гениальный режиссёр и художник? Достоевский, одному ему ведомыми способами извлекает читателя-зрителя из зрительного зала и втаскивает его на сцену, к актёрам. Спектакль становится необычным - бывший зритель невольно подчиняется могучему режиссёру и становится полноправным участником сценического действа. В спектакле под названием «Идиот» включение зрителя в актёрский состав готовится постепенно и выход на сцену запланирован ближе к финалу. Попав на сцену, зритель, разумеется, перестаёт быть зрителем и ему надо определиться, к какому актёру примкнуть и какую роль играть, остаться самим собой невозможно – ты на сцене. Разумеется, любой мало-мальски амбициозный актер (а других и не бывает) хочет играть главные роли, к ним и примеривается. В нашем спектакле это князь Мышкин и Настасья Филипповна. Понятно, что начинающему лицедею никакой режиссёр главной роли сразу не даст, надо поискать что-то попроще - выбор богатый. Правда, то, что попроще можно быстренько тут же сыграть и переключиться на более сложные роли – режиссёр и спектакль это позволяют, потому-то он и необычный. Таким образом можно подобраться и к главным ролям, если другие уже освоены. Но тут возникает одна загвоздочка. Эти главные герои, несмотря на созданную им художником-режиссёром привлекательную харизматичность, неоднократно и даже настойчиво называются «сумасшедшими» или «помешанными», ну, а самый главный, само собой – «идиотом». Играть сумасшедшего – значит самому в какой–то степени (а при подлинной игре так и в полной степени) стать сумасшедшим. Такая перспектива не каждого привлечёт. Но опять-таки: это из зрительного зала можно рассуждать о сумасшествии отстранённо, на сцене – невозможно. Или – почти невозможно. И это «почти» надо использовать. Нужно непременно на сцене разрешить вопрос вменяемости именно главных героев, ибо вокруг них вращаются остальные действующие лица и от разрешения этой проблемы зависит исход всего спектакля. Достоевский в определённом смысле даже жестокий режиссёр. Погрузив читателя-зрителя в сценическое действо, он оставляет ему широчайшую степень свободы, которая, как известно, невыносима (но известно и хорошо разъяснено это будет только в «Братьях Карамазовых»). Доведя читателя-актёра до состояния близкого к вакуумной невесомости, писатель-режиссёр практически отстраняется от него, заставляя действовать самостоятельно. Это нелегко… Нужно самому искать воздуху и точки опоры. В конце концов только двигающаяся лягушка способна спастись и из глубокой кринки со сметаной… В случае с человеком, попавшим в экстремальную ситуацию – надо думать. Размышления приводят к выводу, что не Мышкин и Настасья Филипповна сумасшедшие, а как раз те, которые считают их таковыми. Они двое в наибольшей степени несут в себе христианский образ и именно опора на Христа позволяет им быть наиболее сильными, цельными, прекрасными и привлекательными героями. В идеале они могли бы составить гармоничную счастливую пару, но «реалист в высшем смысле» (он же режиссёр-постановщик спектакля) Достоевский завершает мистерию несравненно трагичнее и тем самым бьёт читателя-актёра. Цель этого «битья» - возбудить в читателе глубочайший умственный и сердечный протест против окружающего безобразия. Одновременно, в ум и сердце читателя заброшены настолько сильные семена любви, гармонии, радости и счастья, что семена эти мощно и лавинообразно рвутся в рост, попутно подавляя всегда имеющиеся сорняки гордыни, зависти, злобы и тщеславия. И такого нового человека Достоевский с театральной сцены снова переправляет в реальный мир, предлагая самому уже стать режиссёром, но не в театре, а в жизни. Круг замыкается. Краткий сценарий такого преображения показан в «фантастическом» гениально-пророческом рассказе «Сон смешного человека», а подробный и реалистичный процесс изображён в «Идиоте». Но какую же истину должен нести людям новый Смешной? Ведь всё уже давным-давно сказано и наизусть известно. «Я есмь путь и истина и жизнь», - сказал Господь Иисус Христос, - и никто этих слов не поколебал, не опроверг и никогда не опровергнет (а желающих опровергнуть было и есть немало!). Словом, делом и своей жизнью эту истину с первых времён христианства несли и по сей день несут пламенные подвижники в отшельничестве, в монастырях, в миру. Что нового может дать нам Достоевский и, в частности, «Идиот»? Как известно, ничто не ново под солнцем, и часто всё новое – хорошо забытое старое. Тем не менее, вставая утром, мы никогда в точности не знаем, как закончится день, насколько оправдаются наши планы и желания, а потому новое неизбежно. Другое дело – что именно, а точнее, с каким сердечным настроем мы планируем предстоящий день? Дух творит формы. Какого мы духа – таковы и наши дела. В Швейцарии князь Мышкин ложился спать довольным, а вставал ещё счастливее - и понятно почему. Он спасал и по сути спас душу несчастной бедной Мари, вытащив её из чёрного мрака отчаяния к любви и свету. При этом перевоспитаны были и детские души – агрессивное недоброжелательство к Мари, воспринятое от взрослого окружения, сменилось на истинную детскую любовь и привязанность. Несомненно, что посеянное Мышкиным в детях есть именно доброе семя и плод оно может дать соответствующий. Ну, а другие семена и плоды? В отеческой России деятельность Мышкина показана несравненно шире. Критики романа сетуют на то, что князь ничего не изменил и никого не спас. Во-первых, это не вполне верно, а во-вторых – трагичность романа призвана не смириться с ней, а изменить трагичность окружающей нас жизни. Достоевский даёт указания.
  Один мемуарист свидетельствует, что писатель очень интересовался отношениями между полами. Свидетельство вполне банальное, потому что эта тема всегда привлекает любого писателя и читателя. Достоевский указывает вариант наиболее гармоничных и счастливых отношений между мужчиной и женщиной. Известно, что для взаимной симпатии нужен по крайней мере взаимный интерес, который, в свою очередь, возникает при близком уровне темперамента и интеллектуального развития. Наиболее гармоничный союз возможен в случае, если мужчина будет чуть-чуть умнее, сильнее (что одно и то же) женщины. При большой разнице интеллекта почти неизбежна потеря интереса к своей половине со стороны более сильного. В случае, когда женщина намного сильнее мужчины, может возникнуть даже невольное презрение с её стороны. Только князь Мышкин превосходит Настасью Филипповну по уму, остальные мужчины перед ней пасуют. Но признаться в собственной слабости (особенно мужчине перед женщиной) и именно самому себе часто очень нелегко. Афанасий Иванович Тоцкий к «большому и (таково сердце человека!) к несколько неприятному своему изумлению, вдруг, по одному случаю, убедился, что если бы даже он и сделал предложение <Настасье Филипповне выйти за него замуж>, то его бы не приняли. Долгое время он не понимал этого». Да и куда уж понять! Ведь жил он так легко, по-хлестаковски срывая цветы удовольствия, без особого труда добиваясь девичьей и женской благосклонности. Однако о Настасью Филипповну споткнулся настолько, что подумывал заказать её, либо самому застрелиться. А вначале ведь он с презрением смотрел, как дёшево ему досталась эта нежившая душа, но потом эта же ожившая душа к нему самому питала презрение до тошноты и самое бесчеловечное отвращение. Как аукнется, так и откликнется. «Любить» не любя женщину, да вдобавок более умную, не проходит бесследно… Позорной катастрофой для Гани заканчивается его «сватовство» к Н.Ф.Барашковой. И Евгений Павлович получает на орехи от неё же, быть может, за попытки развлечься… Сильная и страстная любовь Рогожина к Н.Ф. так же не могла закончиться благополучно – по вышеописанным причинам. Достоевский на примере Настасьи Филипповны и с помощью её педагогики (даже можно сказать - христианской педагогики) очень зримо очерчивает грани, которые переступать не следует. Можно добавить, что никакая она не «женщина –вамп», никакого в ней нет «демонизма» и сумасшествия. Сумасшедший – окружающий мир, который и она, и Мышкин призваны перевернуть, дабы поставить с головы на ноги, иначе всё и все погибнут. Как предотвратить гибель? Только искренней, горячей христианской любовью, которая есть в каждом человеке, но из-за личных грехов этот бесценный дар уменьшается, а очищая душу от скверны – увеличивается. Мышкин несёт в себе христианскую любовь и распространяет её на окружающих. Хоть немного, но люди меняются. Настасья Филипповна выступает в роли соработника и помощника князю, но в другой ипостаси – она наказывает за измену Любви. Да, Любовь нуждается в охране и защите всеми возможными способами, потому что только Она истинно живит, питает, окрыляет и несёт по жизни человека! Нам дано полное воплощение Любви – Христос. Только с Ним и в Нём возможна подлинная Жизнь. Как исчезает туман от яркого утреннего солнца, так и в Свете Его Любви исчезнут гордость и зависть, сребролюбие и лень, жестокое сладострастие и эгоизм. Всё просто и давно известно. Тем не менее, именно сегодня как никогда Любовь нуждается и в защите, и в распространении. Враг не дремлет, и любовью сегодня называют то, что ею не является. Во времена Достоевского, да ещё и лет 30 назад не было выражения «заниматься любовью», разве что в каких-нибудь тёмных углах оно произносилось, но никак не в публичном пространстве, как сегодня. Поэтому, говоря словами Мышкина-Достоевского, «нам нужен отпор, и скорей, скорей! Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они не знали!» Вообще, горячечная речь Мышкина на вечере у Епанчиных по сути является речью самого Достоевского, его confession de foi. Это исповедание веры и есть главный идейный финал романа. «Наши как доберутся до берега, как уверуют, что это берег, то уж так обрадуются ему, что немедленно доходят до последних столпов; отчего это? <…> И не нас одних, а всю Европу дивит в таких случаях русская страстность наша: у нас коль в католичество перейдет, то уж непременно иезуитом станет, да еще из самых подземных; коль атеистом станет, то непременно начнет требовать искоренения веры в бога насилием, то есть, стало быть, и мечом! Отчего это, отчего разом такое исступление? Неужто не знаете? Оттого, что он отечество нашел, которое здесь просмотрел, и обрадовался; берег, землю нашел и бросился ее целовать! Не из одного ведь тщеславия, не всё ведь от одних скверных тщеславных чувств происходят русские атеисты и русские иезуиты, а и из боли духовной, из жажды духовной, из тоски по высшему делу, по крепкому берегу, по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали! Атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче чем всем остальным во всем мире! И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак и не замечая, что уверовали в нуль. Такова наша жажда! «Кто почвы под собой не имеет, тот и бога не имеет». <…> Откройте жаждущим и воспаленным Колумбовым спутникам берег Нового Света, откройте русскому человеку русский Свет, дайте отыскать ему это золото, это сокровище, сокрытое от него в земле! Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может быть, одною только русскою мыслью, русским богом и Христом, и увидите, какой исполин могучий и правдивый, мудрый и кроткий вырастет пред изумленным миром, изумленным и испуганным, потому что они ждут от нас одного лишь меча, меча и насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без варварства. И это до сих пор, и это чем дальше, тем больше! И...»

  9

  84