Рецензия на книгу

• 

  Аноним11 февраля 2016 г.

  Дар напрасный, дар случайный.

  Своей удивительной возмутительностью книга напоминает обезглавленную птицу, оставленную в подарок мягкосердечной барышне городским великовозрастным дурачком.

  Существует множество статей, анализирующих филологическую, историческую и литературную ценность произведения; желание ознакомиться с оными удовлетворяется за несколько часов, а потому здесь будет сугубо эмоциональный сумбур, приправленный субъективным восприятием, не претендующим на истину.

  Язык Набокова схож с непостоянностью летней погоды. На рассвете зыбок, прохладен и горьковат свежестью, а в зените тучен, сладок, сочен, вязок и ярок – и доказывать кому-то иное я не возьмусь. Я в совершенном восторге от того, как Набоков лёгкой рукой плетёт невообразимые узоры словами, на составление которых кому-то другому потребовалась бы вся изобретательность и искушённость. Наблюдение за развитием Набоковской мысли напоминает путешествие по саду экзотических растений, где беззащитность полупрозрачных прожилок на гладких листьях на поверку оказывается убежищем для смертоносного яда. Медали оказываются без обратной стороны и боковых граней, любой блеск скрывает под собой золото, а прописные истины разбиваются в пыль. Вектор его филологических изысканий - в отношении идей личностного бессмертия, будущего (или отсутствия такового) русской словесности, существования дарованной гениальности и воспитания оной – кипуч и влиятелен, утягивает читателя по миражному пути, ведущего, по сути, в никуда.
  В никуда, потому что за красивыми идеями, за восхитительными формулировками, за прекрасными оборотами речи персонажей, за блеском, мишурой, дорогой кожей и элегантным парфюмом скрывается мелочность, может, даже зависть, брезгливость и будто некая закостенелость.

  «Дар» вмещает в себя злобную антипатию Набокова к Чернышевскому, растянутую на много страниц, подсвеченную на постаменте презрительности со всех сторон. Отечественные читатели увидели роман только в 1990 году, когда Чернышевский ещё занимал знаменательную веху в советской литературе. И тем страннее совершенная индифферентность читателей и критиков к вздорной фельетонной выходке Набокова, изуродовавшей личностную и литературную ценность Николая Гавриловича. Казалось бы, от романа не должны были оставить и камня на камне, а то и вовсе оставить без внимания. Однако, вышел такой конфуз.
  Корни антипатии Набокова к Чернышевскому лежат за пределами отношений «читатель – писатель» и даже «писатель – писатель». Если принять во внимание вполне объяснимое противостояние Набокова и Чернышевского как литературных деятелей, при ближайшем рассмотрении в «Даре» проглядывает через прохудившуюся ткань сюжета совершенно иррациональная, вздорная и удручающая набоковская ненависть, впитанная будто бы в детстве с чужих слов.

  У каждого где-то на задворках сознания есть люди, без прямого знакомства вызывающие отторжение на метафизическом уровне, кажущиеся склочными бездарями, не заслужившими своих успехов, и чем им приходится в жизни больнее, тем сердцу приятнее. Но Набоков посвятил такому человеку целый роман под видом оскорбительного, обличающего судьбу поколения памфлета.

  Написанная прекрасным языком завистливая книжонка. Рассчитывайте на эстетическое удовлетворение, не более. Потому что под лакированными перчатками у стоящего перед вами фокусника лишь одна пустота – вас обвели вокруг костлявых пальцев не по разу.

  
  Он не терпел мешканья, неуверенности, мигающих глаз лжи,, не терпел ничего приторного и притворного, - и я уверен, что уличи он меня в физической трусости, то меня бы он проклял.
  
  

  32

  828