Рецензия на книгу
Перебои в смерти
Жозе Сарамаго
Аноним31 января 2016 г.Сарамаго не перестает меня удивлять. Я вот думала, что лучше " Слепоты" уже ничего не может быть. Пока не прочитала " Перебои в смерти".
Начало вполне традиционное для Сарамаго. В некоей гипотетической стране без координат и без имени происходят невероятные вещи, которые проверяют человечество на прочность. Вот и в этот раз рассказчик ошарашивает читателя с первого предложения: " В этот день никто не умер". В первой части (Естественно, первой ее можно назвать лишь условно. Стиль Сарамаго можно описать как монолитный, неделимый. Он принципиально не признает даже разделения на прямую и косвенную речь, что уж говорить о делении на части) рассматриваются взаимоотношения бессмертия и государства, так сказать. Как тот факт, что люди перестали умирать повлияет на политику, экономику, религию, социальную сферу? Первое ликование сменяется целым видом проблем. Вот, например, что делать с тяжело больными, особенно стариками? Хоть смерть и укатила в незапланированный отпуск, но старость и болезнь остались на своем посту. Насколько этично вывозить таких людей за пределы страны, где смерть все еще действует? Что хуже: вечно жить с впавшим в детство тяжело больным стариком, за которым нужен тщательный уход, который не всякий выдержит, или взять на себя ответственность за чужую жизнь? Как всегда у Сарамаго, вопросы сложные, страшные. Можно петь какие угодно моральные сентенции, но неизвестно как ты сам поведешь себя в подобной ситуации.
Вторая часть резко меняет тональность. На сцене появляется смерть. Именно смерть, а не Смерть или даже СМЕРТЬ (ну просто не могла удержаться от параллелей с Терри Пратчеттом, хоть у них с Сарамаго разные весовые категории). Ведь как нам становится известно у смертей своя, довольно строгая, иерархия. Так вот смерть, пораженная столь неудачно завершившимся экспериментом, сталкивается с бюрократической ошибкой, порожденной стремлением дамы с косой к автоматизации. Как смерть разрешит возникшую проблему - вот главная интрига второй части.
Поразительно, но вполне естественно, что это роман не только о смерти, но и словах. Об их текучести, подвижности. Все время поднимается тема, больная для всех лингвистов - почему стол назвали столом, а стол стулом)).
Слова страшно подвижны и текучи, и меняются день ото дня, и зыбки, как тени, да они и есть тени, и существуют в той степени, в ккой и не существуют, это мыльные пузыри, еле слышный рокот моря в витой раковине, срубленные стволы.
просто руки наделены даром речи, когда сжимаются или разжимаются, когда гладят или ударяют, когда смахивают слезу или прикрывают рот, скрывая улыбку, когда опускаются на плечо или машут на прощанье, когда работают или пребывают в покое, когда спят или пробуждаются, и на этом месте смерть, завершив свои наблюдения, приходит к выводу о том, что антоним гордыни – вовсе не смирение, даже если бы об этом твердили взахлеб, клялись и божились все словари, сколько ни есть их на свете, несчастные эти твари, которые должны руководствоваться и нами руководить лишь словами существующими, хотя есть многие множества никуда не вписанных, взять хоть, к примеру, слово, которое призвано противостоять гордыне, но не имеет ни малейшего отношения к склоненной главе смирения и, хоть весьма отчетливо написано на лице, на руках виолончелиста, не способно назвать нам свое имя.
PS: Опечалилась, что я не знаю историю про Марселя Пруста и черную тучную даму. Непорядок. Это так назойливо упоминалось, что эта фраза грозит превратиться в лейтмотив всей книги.
427
