Рецензия на книгу
Дневная красавица
Жозеф Кессель
tsunamiiscoming20 апреля 2010 г.Сначала я – думаю, как и все, – посмотрел фильм, а потом уж принялся за книгу (двадцать восьмой год, однако). Поражает, что Бунюэль так подробно, шаг за шагом, поворот за поворотом, переносит сюжет романа на экран. Никаких правок. Никаких опущений. Всё, что в книге – всё на экране. Хотя нет, на экране появилось то, чего в книге не было – та сцена с Денёв у столба, у столба и в дерьме.
Фильм и книга совсем-совсем о разном. Если не брать в расчёт некоторую нетрадиционность темы, то роман вполне себе традиционен. Он наследует всем тем психологическим линейным романам девятнадцатого века с их всезнающими авторами-демиургами и подробно прописанными мотивациями. Другое дело, что в данном случае автор описывает мотивации эти, используя все достижения Фрейда.
В этом решающее различие между Бунюэлем и Кесселем: один не говорит ничего, превращая Северину в загадку, в истукан, в чудо, в чью-то мечту, другой же – объясняет всё до последней детали, не оставляя никакого простора воображению. Северина для Кесселя – человек, и история получается вполне себе человеческая, вполне себе фрейдистская.
Если идти по мелочам, то меня очень волновал Марсель, любовник Северины: у Бунюэля мне он показался немного коммунистом-террористом (Красные бригады? но они появились уже после выхода фильма), а у Кесселя Марсель – обычный сутенёр.
Во всяком случае, смыслов, как и в любой другой книге, в “Дневной красавице” больше, чем кажется; может быть, даже больше, чем того хотел автор; больше, чем может увидеть читатель. Больше, чем могу увидеть я. Мне нравится, как Кессель, характеризуя Северину, постоянно употребляет два слова: наркотик и здоровье. С одной стороны, она выглядит самым здоровым, физически и ментально, человеком из всех возможных, а с другой – она таксикоманка, кокаинистка, морфинистка итп (учитывая старомодно большое разнообразие наркотических сравнений, можно сказать, что Кессель сам тоже не отставал от моды). Если уж говорить о здоровье, на ум приходит недавняя выставка Дейнеки и призывно здоровые сиськи у тёток с его картин. Эти телсено богатые красавицы целомудренно вопят, орут о своих жизненных соках. То же самое делает и сам Дейнека в автопортрете сорок восьмого года, не замечая ничего странного в том, что взрослый мужик видит себя в образе модели с обложки гей-журнала пятидесятых, в распахнутом халате и тонкой полоске трусов. Между здоровьем Северины и “здоровым духом” тоталитарных режимов тридцатых, конечно, есть очевидная связь. Не в этом ли сексуальная привлекательность нацистской эстетики – в пропасти между декларируемой нормальностью, даже сверхнормальностью и занимательнейшими перверсиями на деле? Ни кесселевский Юссон, единственный открыто “порочный” герой романа, ни голландско-протестантское либертинство не вызывают сексуальных фантазий.1778