Рецензия на книгу

• 

  Аноним6 ноября 2015 г.

  Я соглашусь с nad1204 : когда читаешь книгу, на ум приходит, в первую очередь, Борис Акунин. Есть, профанически говоря, два полюса постмодернизма в литературе: писатели-коллажисты и писатели-стилисты. Коллажист - Пелевин, стилист - Сорокин. С Сорокиным же рядом топчется и Акунин - младший его литературный сородич. "Тихая жизнь" - где-то посередине. Это все-таки не прямая стилизация под Агату Кристи с усатым инспектором (Гамашем - не Пуаро). Луиза Пенни не стремится во что бы то ни стало оставаться в пространстве классического детектива, это не главное правило игры. Искусствоведческая тема здесь порой выходит на первый план, заслоняя тему криминальную. Другой момент - слишком открытая для стилизации игра с цитатами, скрытыми и явными. Источников много: от Евангелий до Жана Бодрийяра. Цитаты из современных философов - это обычно заявление: автор видит себя постмодернистом и читать себя требует именно так. Как просто-детектив эту книгу воспринять намного сложнее, чем романы фандоринской серии, например.

  Что роднит Луизу Пенни с Акуниным, это обилие французских слов и выражений (роман написан на английском языке). Интересно, что эта - нормальная, как я полагаю, для Квебека, - языковая каша для нас добавляет изящества: ассоциация этих виньеток с золотой классикой неубиваемы. И вот получается, что французское слово - даже не будучи понятым - влияет на нас хорошо, поднимает что ли по лестнице эстетического восприятия. А будь оно наоборот - то есть если бы книга была написана по-французски с английскими словечками - то в переводе мы получили бы, напротив, лошадиную инъекцию современности.

  
  Остальной путь они проделали молча – Гамаш читал скудный отчет, прихлебывал кофе, жевал булочку и смотрел, как фермерские поля смыкаются вокруг Монреаля, потом переходят в холмы, затем в более высокие горушки, деревья на которых щеголяли осенней листвой. Они свернули с центральной магистрали Восточных кантонов на проселочную дорогу и минут через двадцать увидели побитый знак, сообщавший им, что Три Сосны находятся в двух километрах от этой второстепенной дороги. После двух-трех минут зубодробительной езды по грунтовой дороге, похожей на стиральную доску, их ожидал неизбежный парадокс. У пруда стояла старая каменная мельница, утреннее солнышко грело ее стены из плитняка. Вокруг росли клены, березы, дикая вишня, еще сохранявшие свои хрупкие листья, словно тысячи счастливых рук махали им, радуясь их приезду. И – полицейские машины. Змеи в раю. Впрочем, Гамаш знал, что полиция – это не зло. Змея обосновалась здесь до их приезда.

  Это - с первых страниц романа. Звучит как хорошая литература. У Луизы Пенни богатый и емкий язык. Она - просто хороший писатель. И все-таки пять "Премий Агаты Кристи", которые получила писательница, кажутся чем-то чересчур. Подозреваю, что здесь сработал некий исключительный принцип. Не "За что?" а "Почему бы и нет?". Я вижу как наяву это жюри, в котором все по очереди дают заключение: "Возражений не имею". Таким методом отсева получаются иногда призеры. "Тихая жизнь" - роман безупречный, на самом деле - в том смысле, что в нем нет заметных для корректного литературоведа изъянов - полагаю, что большинство членов любого жюри именно из таких. Кроме сюжета и некоего идейно-назидательного пласта, есть еще филология - это все любят.

  Композиция задана четко. Есть комиссар Гамаш со своими коллегами и расследованием, которое движется, и некий статичный набор местных персонажей, которые появляются, в основном, компанией и на все лады обсуждают происходящее. Хор. О местных персонажах надо сказать особенно. Это богемная тусовка квебекской деревеньки под названием Три Сосны. В ней - поэты, художники, знатоки и просто педики. Они существуют в своем тихом мирке, проводят выставки местного значения, умеренно сплетничают и по-доброму интригуют. Но однажды осенним утром в леске неподалеку находят труп. Убитая в сердце чем-то непонятным - Джейн Нил, безобидная пожилая леди. Самое сложное здесь - мотив, в который герои поначалу вообще не верят - в отличие от читателя: лично я не разу не читал детектива о непредумышленном убийстве. Расследовать дело приезжает из Монреаля импозантный инспектор Гармаш со своей командой. При здравом размышлении, в Три Сосны мог заехать-забрести кто угодно, но публика жаждет герметического детектива - и получает его - в нехудших традициях королевы жанра Агаты Кристи.

  Дальше - несколько спойлеров, раскрывается имя убийцы.

  Не всё очевидно с первых страниц. Автор запутывает, интригует. Ты ждешь подвоха - любого, самого неожиданного - и не торопишься исключать из списка подозреваемых ни рестораторов-гомосексуалистов, ни чернокожую букинистку. Но потом единственный показательно-отвратительный персонаж произносит расистскую шутку, и все встает на свои места:
  

  
  – Я безработный. Был космонавтом, но меня оттуда поперли. – Андре расхохотался: ему нравился собственный юмор; этот гнилой смех, казалось, еще больше омертвил комнату. – Да, вместо меня взяли однорукую черную лесбиянку.

  Гомосексуальная тема, наравне с искусствоведческой, тянется голубой нитью через весь роман - и смотрится, вполне ожидаемо, этаким одобряющим похлопыванием по плечу - этим же и исчерпывается. С основной линией это гомосятина никак не связана. Это просто такой типичный - если не обязательный - элемент современной премиальной прозы. Когда уж додумаются выносить его в раздел благодарностей?

  В заключительных размышлениях хора об убийце и о том, как все ошибались, уже в открытую звучат слова:
  

  
  Он [Бен] был очень умен, производил впечатление человека толерантного и доброго, хотя на самом деле был очень темен и коварен....Тиммер была толерантна, добра и щедра.

  Понятно, что английское tolerant означает просто терпимый, но переводчик Григорий Крылов все правильно сделал, дал хороший акцент. Перевод вообще прекрасен. Даже с "Убийственно тихой жизнью" я вынужден согласиться. Вообще, "still life" - это не только "спокойная жизнь", но еще "натюрморт". Но такой перевод - в котором, в отличие от английской версии, никакой двусмысленности нет - сразу дал бы жирный намек на роль живописи в этой истории. И это был бы спойлер. О том, что ключ к разгадке - в картине покойной Джейн, я догадался странице на сотой. Назови Крылов роман "Натюрмортом", догадался бы еще раньше. И убийственно тихая жизнь - не ради лучших продаж. Так в заглавие по-новому входит двусмысленность, игра слов.

  Возвращусь к большой цитате выше. Змея / змей-искуситель занимает здесь важное символическое место. Точнее, не сам змей, а его отсутствие. В самом конце читатель узнает, что гадюжье гнездо в доме Тиммер были выдумкой. Не было дьявола, пришлого злодея, искусителя. Был просто урод в семье. И враги человеку - домашние его. Не самая удачная, в плане ценностей, цитата из Библии. Это лейтмотив романа и ключ к разгадке. Автор приводит эту ссылку несколько раз: Мф.10:36. Интересно, сколько читателей подсмотрят? Сколько вспомнят наизусть? Я не думаю, что сама Луиза Пенни настроена как-то против семейных уз - этих ценностей: в разделе благодарностей она с искренней, кажется, любовью упоминает своего мужа и другую родню. Но не напрасно, наверное, полиция всегда начинает искать преступника среди домашних жертвы. Это статистика, и она приземляет.

  Мне понравилось отношение писательницы к охоте как к развлечению весьма не достойному. Это отражено с избытком в характере Гамаша:
  

  
  Насильственная смерть, умышленное убийство – человека или мыши – все еще поражало его.

  Сама сцена с мышами - с "похоронами" той, что умерла в мышеловке - написана очень хорошо. В этом нет никакой игры, только мастерство автора - и ее гуманность. Та же гуманность видна и в отношениях - несексуальных - Гамаша с его практиканткой, Иветт Николь. Из всех многочисленных линий и нитей эта - лучшая в книге.

  Но кое-что я не принимаю. Например, восхищение - не сказать трепет - перед наивным искусством. Затянувшаяся мода на эту мазню неумех распространилась уже далеко за пределы голой эстетики. Это нравственный императив. Попробуйте высказаться категорично на этот счет в какой-нибудь тусовке искусствоведов. Уверен, от кого-нибудь из ценителей вы-таки услышите слово "фашизм".

  Меня не устроила развязка. Она не филигранна, как сам текст. Для того, чтобы убить умирающую мать большой дозой морфия, Бену не нужно было исхитряться с какими-то алиби. Морфий и так был назначен. Сидел он с ней часами: сделал бы укол - и вся недолга. Дальше мотив. Покойная в своей мазне изобразила Бена на ярмарке в тот день, когда его вообще не должно было быть в городе. И что? На ярмарке его все равно не было. Тиммер - матушку Бена - кремировали. Тела нет. Алиби есть. Даже если кто-то и догадался, надо быть глупцом, чтобы в такой ситуации убить этого догадавшегося. А Бен, по словам свидетелей, был умен и коварен. Наконец, убийство. Где-то раньше на стене гостиной Джейн нарисовала Бена с длинной тенью, то есть задолго до преступления она увидела в нем потенциал. (Это не мой домысел. Кто-то из героев проговаривает эту мысль). И что же? Когда убийца приглашает ее прийти в лес одну - без собаки - жертва делает это:
  

  
  Джейн целиком и полностью доверяла ему. Она не стала задавать ему никаких вопросов, когда он попросил ее подойти к оленьей тропке. Сказал ей, что в лесу браконьеры, так что Люси брать не стоит. И она, не задумываясь, пошла.

  А как же тень? Тут совсем плохо. Луиза Пенни со своей литературной игрой упустила из рук сюжет, оставила широкую брешь. Хотя с логикой в таком жанре должно быть все безупречно: это ведь детектив, а не философский трактат.

  8

  137