Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 декабря 2025 г.

  Мистерия в крылатом поместье продолжается

  Селёдка? Не люблю заглавия с едой. Нормально воспринимаю только апельсины, яблоки и другие фрукты-ягоды. Сейчас пошла мода на пироги, печенюшки и прочие крендели в названиях. Они хотя бы пахнут ароматно, но селёдка? Ещё и копчёная, и ещё с горчицей — это слишком, такое чувство, что книга пахнет рыбой. И что вы думаете? Алан Брэдли это понимал, поэтому он сразу оправдался, разместив эпиграф с дивной селёдкой из «Зеркала для Лондона и Англии» 1592 года. Селёдочный запах пропал, появился сначала запах старой таверны, пропахшей элем, а потом его перебил запах старых книг, старой библиотеки, что намного приятней, согласитесь.

  В книге селёдку никто не ест, но главная героиня, Флавия, которая даже баранье жаркое подвергает химическому анализу, она бы и селёдку исследовала под микроскопом, выявив её химический состав, а так как селёдка была только на бумаге, то юная любительница химии подвергла её литературному анализу.

  
  — Копченая селедка в XVI и XVII веках считалась блюдом для низших слоев общества. Николас Бретон называл ее хорошей плотной едой для грубого желудка.

  Я решила, что мой литературный желудок справится с литературной селёдкой, и не ошиблась.

  Как вы помните (если нет, то я напомню), во второй книге цикла о маленькой сыщице Флавия де Люс расследовала дело бродячих артистов, заехавших на гастроли в Бишоп‑Лейси. На этот раз она сама привезла цыганский фургон с одной цыганкой в поместье Букшоу, точнее в Изгороди.

  
  Для меня Изгороди были неким утраченным и забытым уголком рая. В юго-восточной части поместья Букшоу, под пышным пологом зеленых ветвей, река аккуратным изгибом поворачивала к западу, образуя тихий болотистый участок, почти остров.

  Повествование выстроено как классическое детективное расследование с цепочкой улик, ложными следами и неожиданными союзниками. Параллельно раскрываются детали семейной драмы де Люсов: финансовые трудности поместья, непростые отношения сестёр, память о погибшей матери.

  Флавия де Люс — всё тот же уникальный персонаж: эрудированна не по годам, иронична и ехидна, остроумна и саркастична, наблюдательна и логична. При этом она способна на сочувствие и умеет выстраивать цепочки доказательств.

  Но она всегда остаётся ребёнком: её мотивы чаще продиктованы любопытством или желанием внимания, а её взгляд на мир представляет собой сочетание научного рационализма и детской непосредственности, что придаёт особый шарм этому циклу.

  Флавии всё те же 11 лет, за три книги возраст её не изменился, что немного странно. Но она взрослеет через расследования, познавая тёмные стороны человеческой природы, что учит её различать добро и зло.

  Мне понятна тревога Флавии за отца, тем более, что на этот раз он переживает экономические трудности и сообщает об этом своим дочкам. Но не могу до конца понять, чем подпитывается ненависть старших сестёр к Флавии. Такое чувство, что она им совершенно чужая, а это не так. Поэтому особенно приятно, что у Флавии в романе появляется подруга.

  Цыганка в романе намекает на присутствие мистики. Есть немного, но совсем немного в виде ночных загадочных посетителей поместья, цыганских проклятий, странных сектантов, рассказов о призраках.

  Семейная тайна о матери так и остаётся тайной, хотя появляется некий намёк, призрачная дымка, что расследование приведёт к открытиям, которые смогут разрушить привычный мир героев. Но дымка рассеивается, и всё остаётся прежней загадкой.

  Общая атмосфера таинственности и интеллектуальности, присыпанная тонким слоем юмора, совсем не похожа на селёдку с горчицей или на пирог с кабачками, который так любит готовить экономка мисс Мюллет, но который можно съесть только, если выпить стакан ледяного молока, чтобы заморозить вкусовые рецепторы.

  А вот эта трапеза скорее передаст обстановку и настроение.

  
  

  Если и есть что-то более вкусное, чем сосиска, поджаренная на открытой бунзеновской горелке, я не могу себе представить, что это. Разве что чувство свободы, возникающее, когда ешь ее прямо руками, капая жиром куда попало. Порслин и я набросились на еду, как каннибалы после длительной миссионерской голодовки, и вскоре не осталось ничего, кроме крошек.

  Когда в стеклянной мензурке закипела вода на две чашки чая, я взяла с полки, где он хранился в алфавитном порядке, между мышьяком и цианидом, аптечную банку с этикеткой «Камелия китайская».

  — Не беспокойся, — сказала я. — Это просто чай.

  94

  2,6K