Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 ноября 2025 г.

  Уууууууууууу! (рецензия moderato)

  Ариадна Эфрон, дочка Марины Цветаевой, вспоминала с улыбкой, как им в школе задали сочинение: как я провёл лето.
  Тема простая, не правда ли? Ребёнку нужно было просто нежно оглянуться сердцем, и как цветок, пересадить воспоминание, в горшочек листка.
  Все дети с серьёзными и милыми лицами, усердно копались в «горшочках». Это был нежный плагиат жизни. Кто-то её приукрашивал, разумеется: не скушал за лето ни одного мороженого, а написал, что скушал целых 7 штук! (видимо, боялся написать больше, что бы не разозлить память, словно дракона).

  Один мальчик-непоседа, написал, что поцеловал очаровательную девочку, с розовым, как малиновое мороженое, бантом, с удивительными глазами, чуточку разного цвета (на этом и заканчивалось его сочинение, словно вся красота и тайна лета, вместились в этот нежный поцелуй, до которого, мальчика словно бы и не существовало, и после которого, мальчик словно бы вновь вернулся в небытие, став травкой или малиновой зарёй над милым домом девочки, да и вызван к жизни он был, быть может, лишь ради этого поцелуя).
  Ариадна написала что-то прелестно-детское, как собирала с Мариной малину и помогала маме сочинять стихи про удивительную зарю, размером с целый космос.

  А один мальчик написал удивительное сочинение. Он пошёл другим путём и стал как бы режиссёром, а не актёром своей судьбы. Быть может, это был настоящий писатель. А может.. это был ангел, которому.. суждено было скоро погибнуть?
  Мы не знаем. Но Ариадна с грустной улыбкой вспоминала, что в его сочинении (как я провёл лето!) было написано, что он родился этим летом — маленьким принцем, в далёкой, как космос, стране, где и днём и утром и ночью, сияла удивительная, малиновая заря. Он написал о своих приключениях с некой смуглой принцессой Викрам, с удивительными глазами, чуточку разного цвета: они спасались с ней от погони, дракона.
  Спаслись. И жили долго и счастливо, на сказочном острове, и там состарились, а потом… его жестоко убили. И что самое интересное — он не знает, кто. Потом он воскрес и пошёл в школу.
  Вот так странно мальчик прожил лето.

  Простите, я давно читал мемуары Ариадны, поэтому мог многое подзабыть, напутать, и, чего греха таить — кое-что выдумать. Но суть — верна.
  К чему это я? К тому, что как сказал Шекспир — весь мир театр, в люди в нём — актёры.
  Но часто, довольно посредственные. Быть может потому.. что в них томится гений режиссёра? А режиссёр, как мы догадываемся, это — бог. Т.е. в каждом из нас таится — бог, но мы заставляем его словно бы играть то дворника, то ласточку на заре, и потом удивляемся, что с жизнью что-то не то. Зато дворник, как Гарри Поттер, летает над крышами Москвы, заглядывая в окошко на 23 этаже, оставляя там розы.
  Может им тесно в рамках заданной роли и жизни, и они хотят покинуть… роль? Жизнь? Написать что-то своё, нежно доверившись жизни, точнее… пробудив в себе, подлинную жизнь, а не рабски изуродованную — моралью, толпой, временем, окружением, не важно.

  Набоков написал очень тонкий рассказ на детективную тему. Неожиданно?
  Вы ведь знаете, что писатели детективов любят играть с читателем, как кошка с мышкой?
  Уже вроде бы все комбинации были испробованы за более чем сто лет. Быть может в будущем, будет некий интерактивный детектив, в котором читатель, с изумлением.. узнает себя и будет подозревать себя, и друзья этого читателя, узнают в подозреваемом — его, друга своего.

  Сотрутся границы между жизнью и искусством, и грехи человека и его красота, перенесутся в мир творчества, и одну книгу, нельзя будет перечитать дважды: во второй раз она будет иной, и люди будут бояться читать и перечитывать книги, ибо им страшно будет встретить там… себя, свои самые интимные грехи, о которых быть может они даже не подозревали, но под софитами крыльев ангелов и муз, эти грехи станут зримыми и от них уже не скроешься, и все знакомые узнают в этих грехах — тебя.. и если в книге тебя ранят, в погоне жуткой, то рана появляется и в жизни, на твоём плече, спине:
  

  • Милый..  откуда у тебя царапины на спине??
  • Любимая… я просто зачитался перед сном, романом Эмили Бронте.

    Но это будет потом —  искусство грядущего, а пока.. пока, как верно подметил Набоков, писатели, в большинстве своём, похожи на тех пошленьких и милых режиссёров, которые экранизируют романы, многое из них убирая, упрощая, на потребу толпе, чтобы «горничным этим вечером не было скучно».

  
  Вам никогда не казалось, что ваша жизнь — не совсем ваша жизнь, а словно бы что-то бесконечно важное от вас, сокрыто? Словно некий пошлый режиссёр, переснял вашу жизнь, выбросив из неё самое главное — любовь ли, те или иные крылатые стороны вашей души?
  И вроде бы жизнь ваша уютна и хороша, но… почему же вы всё чаще плачете по ночам в подушку? Сердце словно пытается что-то припомнить.. чьи-то голубые глаза, три маленьких и гладких родинки под правой грудью, похожих на Пояс Ориона..

  Иногда жизнь — это просто пособник-аутист, делающий то, что мы должны были сделать, но делающий это ужасно и нелепо. А судят за это… нас.
  Рассказ Набокова начинается до боли просто: в купе вагона едут писатель и критик. Размышляют о тайне писательства и творчестве самой жизни: жизнь порой, самый лучший режиссёр. И писателям не угнаться за ней.
  Часто писатели, бессознательно опошляют жизнь, как дети, которые строят домики из таинственных книг, или маминых писем, которые она прячет в тайном ящичке: но для них это просто глупая игра, которая так часто нравится и детям и читателям, и они сами не знают, какие божественные тайны в их руках. Они просто не умеют читать эти божественные тайны.

  Наш писатель, кстати, писатель довольно средней руки (это не портрет Набокова, как могут подумать. Он обмолвился, что хотел в то время, о котором вспоминает, писать рассказ об уборщицах в поездах. Разумеется, для настоящего писателя нет запретных тем, и душа уборщицы, может быть не менее прекрасна и таинственна, чем и душа поэта и первооткрывателя нового острова. Просто мы читаем текст и должны чуточку играть по его правилам), рассказывает своему пассажиру, критику, одну интересную историю из своей жизни.
  Замечу важнейший момент: рассказывает он очень увлечённо, так увлечённо, что не замечает, что зажжённую спичку, от которой прикурил сигарету, он бросил в бокальчик своего милого критика.

  Совершенно чеховский приём. Но у Чехова стреляют «ружья», висящие в начале акта, на стене. У Набокова же, стреляют… нет, не спички, не смейтесь (хотя в моём детстве стреляли и спички: можно было как Робин Гуд, стрелять горящими спичками, одной рукой — не многие могли стрелять одной рукой! зажигать и стрелять, именно — стрелять, а не банально «бросать» —  довольно далеко, причём.. на уроке, пока учительница по литературе, отвернулась: мы выходили с урока, с прожжёнными брюками, свитерами, с подполёнными волосами, словно это был урок алхимии и вёл его Парацельс, а не милая Венера Кирилловна, рассказывающая о Пушкине и его дуэли, которые остались в 19 веке: так нам рассказывали плечи учительницы, что-то пишущей на доске).

  У Набокова стреляют — музы. В сердце. И читатель, с блаженной улыбкой повергается на постель, вместе с книгой, как бы прикрывая раненую грудь, и ваш милый кот-дурашка прыгает вслед за вами, думая, что это новая игра, и словно хвостатый ангел на том свете, после смерти, ласково лижет ваш носик, или вашу улыбку, ибо вы лежите без движения: так иногда бывает после твоих милых и.. странных писем, о мой смуглый ангел. Ночных. Мне нравится, что Барсик, в эти моменты пытается залечить мои раны и лижет мне носик или висок, совсем как ангел в раю (мы же не всё знаем об ангелах), но мне, простёртому на полу, кажется, что это ты, пушистая, милая.. с очаровательным хвостиком, так ласкаешь меня.
  К этой спичке писателя, брошенной в стакан критика, по-запарке, я вернусь позже.

  Ну а пока.. пока… наш милый писатель рассказывает свою историю. Как он ехал однажды в поезде, проснулся среди ночи…  и увидел, перед своим лицом — ногу.
  И ладно бы свою ногу, это иногда бывает, особенно у йогов-лунатиков (лунатик-нога!! Почти как некоторые твои письма, о мой смуглый ангел… ууууууу! тебя), но нет, это была чужая нога, таинственного пассажира, который ночью вошёл в купе и полез на верхнюю полку.
  Нога была странная. Нога — чудовище, в клетчатом носочке, прорванным большим пальцем: виднелся чеширски ухмыляющийся синий ноготь.
  Жуть, не правда ли?

  Но символ прелестный. Мы не видим всего человека, который быть может — удивительно красивый и добрый, а видим лишь некую часть человека, и не важно, телесную или духовную, и.. поспешно и пошло делаем вывод обо всём человеке, или о жизни даже, чего греха таить.
  Давайте честно: это чем-то похоже на преступление и даже.. убийство. Мы же фактически отрицаем человека, рай и бездну его души бессмертной, низводя Человека к его «ноге», или поступку, вроде бы не очень красивому, «волосатому поступку», прости господи (Саша, откуда у тебя этот кошмарный образ! Но хороший образ, хтонический, словно волосатый поступок, как раненый и мерзкий жучок, бежит-ковыляет куда-то, а эти высокодуховные двуногие, начитавшиеся умных книжек, кричат и пытаются его раздавить.

  А поступок волосатый.. быть может, та дивно-жуткая гусеничка, с шерстью и рогом на попе, которая бежит, как Алиса в зазеркалье, к свету и к звёздам, со смешной скоростью, человека, спешащего к своей мечте, или к Той самой любви: с такой скоростью, человек достигнет своей любви через 700 лет, когда он родится где-то на далёком и таинственном острове, в теле смуглой красавицы, с удивительными глазами, чуточку разного цвета).
  Жуткая гусеничка станет прекрасной бабочкой. Но разве нам это интересно? Нам охота в высокодуховном порыве, прихлопнуть — гадину.

  Этот образ Набокова — мерзкая нога в носочке, прорванном синеватым ногтем — удивительно живописен сам по себе, и, уверен, он стал бы шедевром, если бы его написал Тулуз Лотрек или Ван Гог.
  Только представьте: простое купе, уставшие сумерки, как бы страдающие бессонницей, проносятся огни деревеньки вдалеке, словно колыбельная мамы, задремавшей, но по инерции продолжающей свою песенку о малиновой заре: её губы мило улыбаются и мечтают.
  На нижней полочке спит силуэт человека. Именно — силуэт.
  Замечали, что в сумерках, люди похожи на месяц: виден лишь их нежный силуэт, причём нежность или печаль их слов, взгляда, тихо сливаются с силуэтом их походки, осанки, движением руки: движение руки или улыбка в сумерках, равны слову и боли… и боли друга, словно бы можно коснуться в сумерках, и даже.. даже… поцеловать боль друга, исцелив её, навсегда.

  А с верхней полочки свешивается нога-лунатик, на фоне звёзд. Нога со шрамом, с недельной щетиной, пьяная нога, с историей и разбитым сердцем. Словно.. словно..  нога повесилась, когда все спят и счастливы во сне.
  И толком даже не понятно, это мужская нога, или.. женская. Может даже.. нога — ангела.
  Чёрт.. а хорошую картину я нарисовал. Набоков бы улыбнулся. Не отдам её Ван Гогу.
  Она талантлива и хороша даже в виде текста. Я серьёзно. Встретив эту картину на страничках писателя, вы бы не подумали: а.. ну это Сашка дурачится. Вы бы подумали: а хорошо написал… Куприн, Набоков, не важно.

  Всю ночь, почти, всю ночь, писатель лежал на нижней полочке и думал об этой странной ноге и о спящем наверху человеке, который теперь.. рыдал.
  Как я уже говорил, образ рваного носка (клетчатого) и синий ноготок, прелестен ещё и тем, что он словно бы намекает, подмигивая нам синим ноготком (Саша, прекрати!!), что он похож на.. на.. куколку бабочки, которая мучительно высвобождается из своего кокона, из своей тюрьмы прошлой жизни (клетчатый носок!).
  Фактически, это спиритуалистический образ побега заключённого из тюрьмы. Побег души — из тюрьмы плоти.
  Но помилуйте.. а чем же провинился этот заключённый, что он бежит? Разве можно оказаться в тюрьме.. ещё до преступления?
  Ответ очевиден — он просто живёт на этой глупой земле, где жить и любить — уже, преступление.

  Замечу ещё, что читатель-лунатик (в хорошем смысле, да и в плохом.. ибо самый хороший читатель, он как лунатик, доверяется не разуму и глазам, приятности, а идя как бы по карнизу красоты и смыслов… как ты, о мой смуглый ангел, и в чтении, и в любви… ), подметит, что этот синий ноготок, не так прост как кажется.
  В нём — чеширская тайна самой жизни и рассказа (Саша… что ты пил сегодня? Можно и нам того же?).
  Я не шучу. Если приглядеться к рассказу, то мы увидим, как такие же синие тени от поезда, ласково несутся по травке, словно поезд — это сама жизнь, несущаяся куда-то. И синее небо, отражённое в реке и синяя…

  Интересно, о чём плакал всю ночь таинственный пассажир?
  У Набокова есть сакральный образ, который есть у всех писателей, проходящий через всё его творчество, оставаясь незамеченным, как — бог, в рубище: это отвёрнутый от читателя и героев рассказа, спящий человек, лежащий на боку: это.. сам бог. Или душа жизни. То, что снится этому человеку  — выше самой жизни, быть может. Быть может в рассказе, Набоков, вовсе не писатель, как может подумать читатель-дилетант, но Набоков — это тот самый пассажир с ногой-чудовищем: т.е. персонаж описывает свидание — с богом, автором.

  Одна моя подруга-писательница, не так давно умершая, сказала мне как-то, что мои рецензии можно печатать в отдельной книге. Я на это посмеялся. А теперь задумался: их бы с руками.. ногами, оторвали, как прекрасный и модернистский вариант лекций, в хорошем журнале.
  После одной такой рецензии мне даже написала сотрудница цветаевского музея в Москве и предложила поработать вместе, над статьями о Марине.
  Просто ужасно грустно, когда посторонние люди из музея Цветаевой, видят и понимают, чем на самом деле являются мои рецензии и что они реально гастрономическая редкость, а друзья — видят в тебе словно бы ту самую «ногу» на верхней полке, и даже смеются над тобой и унижают в открытую, под аплодисменты читателей, как не так давно было: админ на лл, прилюдно назвала мои рецензии — говном, и ей многие «аплодировали" плюсиками.
  Это ранит, сильно. В своё время поэт Китс умер от такого глумления идиотов-критиков, над его поэмой Эндимион.
  Предательство друзей — больнее вдвойне.

  Но вернёмся к рассказу. Утром, пассажиров стали будить. В поезд вошли полицейские. Что-то случилось?
  Да. Ночью, пока все спали, произошло убийство: муж убил свою жену и её любовника.
  Разумеется, наш писатель, по всем законам жанра, впрочем, как и большинство читателей, искренне думают на этого таинственного пассажира, прорыдавшего всю ночь: потому и рыдал, что — убил?
  Это ведь логично?
  Беда и красота жизни в том.. что она вне логики. Как и любовь.

  И вот тут начинается самое интересное. Детектив от Набокова!
  Начинается он там.. где все читатели искренне думают, что он уже заканчивается.
  Знаете, есть такие фильмы. Ты в кинотеатре смотришь фильм. Он кончился и идут титры: рябь на вечерней осенней реке. Все тихо выходят из зала, многие уже вышли, спеша в кафешку.. и вдруг, посреди титров, словно проблеск солнца среди туч: фильм продолжается, какой-то важный эпизод, словно на спиритическом сеансе вызванный.. одной чудесной девушкой, с удивительными глазами, чуточку разного цвета: она одна продолжает сидеть на 23-м ряду и тихо плакать, закрыв ладошками своё прекрасное лицо.

  Полицейский проверил документы писателя и теперь обратился к пассажиру на верхней полочке. Но он храпит и не слышит ничего. Или… прикидывается, что не слышит?
  Полицейский тронул его за одеяло у плеча и отдёрнул руку.
  Писатель уже оделся и в коридоре стоит у окна, он как бы спиной смотрит на этот ужас, он ждёт, ждёт.. что сейчас что-то страшное случится, быть может пассажир на верхней полке выхватит нож и вонзит его в полицейского, или просто раздастся крик.
  Страшно это, смотреть в лицо судьбы.. и не важно, своей, или чужой: там светит бог, а лик бога нельзя выдержать, не опалившись.

  Но.. бог молчал, видимо, зачитавшись чьей-то судьбой в этом поезде, ибо полицейский проверил документы таинственного пассажира и пошёл дальше.
  О чём же он плакал ночью? Может то, о чём он плакал, было не менее трагично и ужасно, чем и убийство в поезде?
  Мы этого не узнаем уже..
  Но зато мы узнаем кое-что другое! Ещё более интересное! Вы готовы к неожиданному повороту от Набокова?

  Давайте сознаемся, мы не считаем Набокова, за любителя детектива. Мы вправе ожидать от Набокова, если он пишет о детективном сюжете, или о Достоевском, или о Фрейде — насмешки, укола, развенчания.
  И… такой читатель элегантно садится в лужу.
  Я однажды видел, как один алкоголик грациозно укладывался в луже, думая быть может, что это постель в раю, полная прекрасных, обнажённых гурий.

  Но в «постели» были лишь.. голуби. Их отражения — они летали в небе.
  Если честно, мне было стыдно подойти к нему. Нет, не потому, что он — грязный алкаш. А потому, что он в этот миг был самым счастливым человеком на земле, развлекающийся с обнажёнными гуриями на небесах.
  Это ведь тоже, «режиссура жизни». Он сам стал режиссёром счастья.
  И что с того, что вот так нелепо? Для чувств то это было бы одинаково, что в раю реальном, что в луже! В этом и есть высшая тайна жизни.. и её вечный трагизм.

  Через несколько секунд, я направился к гуриям. Тьфу ты, к несчастному пьянице, конечно. И вытащил его из неба, из объятий гурий. Я даже ощутил их ласку, ей богу. Но я остался верен тебе, о мой смуглый ангел!!
  Хотел бы я так сказать на самом деле, если бы.. это были реальные гурии. А то ты будешь смеяться: Саша.. ты гордишься тем, что между мной, и голубями, выбрал.. меня??
  И я, с улыбкой школьника-непоседы у доски, с невыученным уроком, скажу: да, горжусь.
  Я сказал тогда: я тебя люблю, мой смуглый ангел!!
  И стайка гурий ласково взлетела в небо..
  А мой несчастный алкоголик, видимо, подумав, что я это сказал — ему, и что я — гурия, повернул ко мне своё поплывшее куда-то по Миссисипи, блаженное лицо, и сказал с нежной улыбкой, коснувшись моего плеча: и я тебя люблю, родной..

  Но я отвлёкся. Тайна рассказа раскрывается в самом конце.
  Писатель досказывал свой рассказ, критику. Тот внимательно слушал, и в какой-то миг, ласково коснулся плеча писателя и отдёрнул руку, как это иногда бывает у очень чутких слушателей.
  Читатели-лунатики, подметят, что этот эпизод — зеркальный отсвет того эпизода, когда полицейский будил пассажира таинственного на верхней полке и так же «дёрнул» руку свою.
  Поняли задумку Набокова? Его творческое сальто-мортале? Его игру с читателем, и.. игру писателя с критиком, а если точнее — игру жизни, ставшую человеком, а человек словно бы встал, утомившись быть рабом-актёром и занял место жизни (и этого никто не заметил! Впрочем, так часто бывает в жизни.

  На самом деле… в поезде, в том купе, ехал один человек. И это была нога — писателя. Его рефлексия, он созерцал не свою мерзкую и волосатую ногу, а свою совершившую преступление — душу, прорвавшую плоть, словно ноготок — забрезжив обнажённой синевой.
  Он пытался вырваться из фатума жизни, где он просто — банальный актёр: посредственный писатель.
  А чем преодолевается жизнь, как не смертью? Своей.. чужой, не важно.

  Быть может даже не было никакого мужа и убийства им, жены и любовника. Хотя может и были, не суть важно. Может муж ехал за влюблёнными, тайно.
  Суть в том.. что писатель совершил преступление и талантливо замёл следы. И та самая спичка, которую он, увлёкшись, как на исповеди, своим рассказом, положив её в бокал критика (словно свечку поставил!), озарит концовку рассказа, (чего не заметят большинство читателей, разумеется. Это вообще трагедия искусства, что Набокова, Платонова, в общем и целом, до сих пор ещё не умеют читать, как при жизни Ван Гога или Дебюсси, их могли понимать лишь несколько человек), ибо завершится рассказ, по-чеховский просто и туманно, на первый взгляд: писатель наливает в бокал критика, чай, а тот, деликатно просит много не наливать. Он то видит, что в бокале — спичка.
  Он быть может понял… что чай ему наливает — убийца: сама жизнь.
  И быть может этой ночью.. произойдёт новое убийство.

  p.s. Вспомнил интересный случай с одним писателем. Не буду говорить его имени: он очень известный.
  Так вот, в детстве, он с папой шёл из одного городка в другой, что-то вроде паломничества, и на их глазах, поезд сбил человека: ему отрезало ногу.
  Раненого перевязали и уложили в траву. Поезд поехал дальше, а отец мальчика с помощником машиниста, побежали в соседнее село, за доктором.
  Подростка оставили с пострадавшим, лежащим без сознания.

  Этот писатель, спустя много лет, в письме своему другу, сделал признание, как на исповеди. Тайное.
  Он сказал, что понимал, что иного шанса ему не представится в жизни. Это дивный опыт.. как для писателя и человека: попробовать.. плоть человека.
  Он приложился устами к отсечённой ноге раненого, как вампир, и.. «причастился».
  Если бы раненый в этот миг открыл глаза.. увидел прекрасное малиновое небо, охваченное зарёй, он бы закричал и быть может умер бы от разрыва сердца: он думал, это уже рай, мучения кончились.. а тут, ребёнок-вампир в раю, причащается его отсечённой ногой.

  Да, жизнь порой пишет свои произведения, и если бы мы прочитали о таком у писателя, то сказали бы с усмешкой: так в жизни не бывает.
  Так лунатик-писатель порой пишет… странную историю, дивную и самую лучшую в мире. Но делает он это — пальцем, на полу, или солнечным зайчиком.. на милой, обнажённой ножке спящей возлюбленной. И потому эту прекрасную повесть никто не прочтёт. Или всё же прочтёт? А, мой смуглый ангел?

  43

  765