Рецензия на книгу

• 

  nacosiavicousi13 ноября 2025 г.

  Если я нужен тебе, ищи меня на вилле в Гаване

  Действие романа разворачивается накануне и во время Второй мировой войны. Не берусь судить о безупречной исторической точности Мег Клейтон, но взглянуть на жизнь военной журналистки и знаменитого писателя было в любом случае захватывающе. В моем случае интригу подогревала не столько заявленная лавстори, сколько профессиональная деятельность и бешеный ритм жизни главных героев.

  С одной стороны, Геллхорн и Хемингуэй делают важное дело — освещают войну. Марта, наполовину еврейка, с горечью констатирует, что зверства нацистов по отношению к евреям изначально игнорируются мировыми державами (классическое «выражаем глубокую озабоченность»). Страны до последнего держат нейтралитет, что герои трактуют как трусость и леность политиков. С другой — их слова, произнесенные и записанные, зачастую напоминают крик в пустоту: они не трогают власть имущих, но развлекают зевак и интеллектуалов, которые, заседая в шикарных особняках, на досуге о(б)суждают то безобразие, что творится в старушке Европе.

  Их жизнь так же сложно назвать приближенной к «соли земли». Эрнест дружил с Фицджеральдом, в Испанию с ними ездил Экзюпери, Марта общалась с Гербертом Уэллсом и самой Элеонорой Рузвельт. Во время гражданской войны в Испании, богатой материалами для репортажей, Хемингуэй умудрялся доставать редкие дорогие продукты вроде сливочного масла, а накануне Второй мировой они с Мартой и вовсе уезжают на Кубу, где снимают целую виллу с кортом и бассейном за 1000 долларов в месяц.

  При чтении остро ощущаешь, как героев и их окружение бросает от сверхпотребления и жизни в роскоши до командировок в горячие точки, где они пусть и живут не так хорошо, как дома, но все же обслуживаются куда лучше местных. Где-то к середине книги приходит понимание: дело не только в таланте, но и в прокачанном нетворкинге, в просторечии именуемом кумовством или блатом. Они и сами это отлично осознают, но от этого диссонанс не слабеет. Эрнест и Марта пишут о страшных вещах, но в итоге возвращаются на виллу с бассейном. Война и ее ужасы — отдельно, их комфорт и самореализация — отдельно. Они с иронией отмечают, что люди до последнего игнорируют все тревожные звонки, а потом садятся на катер из американского черного дуба, чтобы выплыть в океан, почитать книгу, поесть тортик и половить рыбку.

  Не перестаешь подсчитывать: сколько же нужно зарабатывать, чтобы позволить себе мотаться по миру, снимать виллы, нанимать прислугу и владеть катером? И насколько привилегированным надо быть, чтобы в последний момент запрыгнуть в самолет из охваченной войной Чехословакии, пока сотни тысяч людей остаются один на один с ее зверствами, голодом и нищетой?

  Безусловно, им стоит отдать должное: они не боялись сунуть нос в пекло, не отсиживались в стороне, не тряслись над мирским, а просто пользовались моментом; во всяком случае, мы можем наблюдать эпизод, где Марта унимает свою совесть рассуждениями о том, что вскоре деньги обесценятся и надо просто ловить момент. Нужны ли тут стальная воля, дух авантюризма и смелость? Несомненно. Однако меня не покидало ощущение той тонкой грани, где человеколюбие прикрывает погоню за риском как привилегию буржуазного образа жизни. Ведь у них всегда был запасной выход — тот самый последний самолет из жерла кипящего вулкана, недоступный для большинства.

  В итоге остается странное послевкусие — липковатая неоднозначность от этого посредничества между трагедией и словом.

  5

  22