Рецензия на книгу
Голод
Кнут Гамсун
Аноним21 октября 2025 г.Кое-что о кораблях в бутылках
Есть подозрение, что сочинение развёрнутых отзывов на прочитанное – штука не только полезная для развития читательской мышцы, но и неплохой такой инструмент самоанализа. Читая «Голод» Гамсуна, я чувствовал, что хотя эту книгу может и не стоит называть одной из лучших мною прочитанных, но во многом она попадает в меня, как мало какая другая. И вот уже две недели я пытаюсь про эту книгу написать. И так подхожу, и так перетрясываю – или просто не выходит, или получается то, что в старинном башевском меме получалось, когда не получаются корабли. Уже и в собственном умении формулировать сомневаться начал, и в словарном запасе. «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает», – учат великие. Что-то мешает мне ясно мыслить о «Голоде».
Голод, если что, это роман 1890 года норвежского, и тогда ещё молодого, писателя Кнута Гамсуна. Как отмечается практически везде – во многом автобиографический роман, в котором рассказывается «страшная в своей простоте история молодого непризнанного писателя, день за днем балансирующего на грани голодной смерти. Реальность и причудливые, болезненные фантазии переплетаются в его сознании, мучительно переживающем несоответствие между идеальным и материальным миром…» (взято из аннотации). Ещё в связи с «Голодом» часто повторяется цитата другого норвежского писателя, утверждавшего, что это «первое произведение в мировой литературе, где самосознание является главным героем», и вообще «Голод» – это очередной роман, предвосхитивший модернизм. То есть, в сухом остатке, получается, что при разговоре о «Голоде» следует обращать внимание на психологизм, манеру повествования и физиологичность текста.
И от всего этого, рассуждая о «Голоде», можно плясать. Есть здесь и очень подробное, пугающе физиологические описания страданий от голода. Есть очень своеобразная, позволившая самому Гамсуну называть «Голод» «серией анализов душевного состояния», подача текста, предтеча модернистского «потока сознания». Но всё-таки меня в этой книге увлекает другое.
Одиночество.
Ужас одиночества.
Ужас одиночества гордыни.
Целыми днями человек, считающий себя писателем, ходит по городу. У него нет денег заплатить за жильё, у него нет денег оплатить себе обед, у него вообще мало что есть. Нет даже имени. В каждой из четырёх частей «Голода» герой в какой-то момент оказывается в ситуации, когда непонятно не просто как дальше жить – как выживать. Это ли не страшно? Нет, страшно не это. Будь дело в нищете и безысходности, «Голод» оказался бы шикарным социально-острым романом о незащищенности нижних социальных слоёв; романом, возможно, кажущимся сегодня немного устаревшим. Потому что, нищеты, конечно, и сейчас хватает – но чтобы в европейском городе в мирное время молодой дееспособный человек буквально умирал от голода? Да ну, бросьте! Сегодня, социальная пафосность этого романа казалась бы излишне нарочитой, а проблема главного героя – надуманной. Но в том-то и дело, что «Голод» – не о социальном пафосе. «Голод» – об одиночестве.
Дело в том, что и там, «в те дни, когда» герой книги
«бродил голодный по Христиании, этому удивительному городу, который навсегда накладывает на человека свою печаль»– его проблема была надуманной. У героя есть возможность раздобыть денег, есть возможность поесть – ему предлагают авансы, его рады угостить обедом, ему готовы дать в долг. И дело даже не в том, что наш безымянный писатель по каким-то причинам не видит всего этого, упускает свои шансы. Он не просто упускает – он бежит их. Они не соответствуют его представлениям о достойном и не существует никого, кто мог бы заставить героя усомниться в его представлениях, скорректировать их.
Опять же – нет, он не одинок в смысле отсутствия приятелей и круга общения. Хоть мы и не знаем ничего о его семье, очень мало знаем о его предыдущей жизни и роде занятий – он всё же не оказался в этом городе вдруг ниоткуда и не является всеми избегаемым изгоем и парией. У него есть приятели. У него, по-видимому, есть старшие наставники. Находится даже девушка, готовая его полюбить. Но все они – где-то там, снаружи и у них нет ни малейшего шанса как-то повлиять на дела героя этой книги. Потому что, повторяю опять, «Голод» – про ужас одиночества. А настоящее одиночество, оно как разруха – оно в головах.
В данном случае – в одной конкретной голове. В этой голове есть представление о том, каким должен быть её носитель. В чём заключается его достоинство, как сохранять его, что делать и, главное, что ни в коем случае не делать чтобы не уронить его. Наверное, это можно считать гордыней. Кажется, в отзывах об этом романе часто говорят о болезненном мессианстве главного героя, его неоправданно высоком, губительно завышенном самомнении. Не знаю. Мне его самооценка неадекватной не показалась – всем нам, я думаю, время от времени не хватает всего лишь карандаша, чтобы написать гениальный философский трактат. Чтобы поверить в возможность этого трактата и его гениальности. И зачем вообще жить, если в такое не верить? Нормальная самооценка. Проблема не в ней. Просто у героя есть твёрдое убеждение в том, как надо жить, как надо сохранять себя. Просто в целом мире нет никого, кто мог бы сказать главному герою, что в жизни нет строгих правил, что поступаться ими – не значит поступаться собой, и, в конце концов, любые правила условны и чтобы им следовать, нужно хотя бы понимать в ту ли игру ты играешь. Если Раскольников (с романами Достоевского «Голод» тоже сравнивают регулярно) задаётся вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?», то безымянный герой Гамсуна, запертый в собственных представлениях о том, как надо, раз за разом решает, что он не имеет права быть тварью и продолжает проходить Христианию в режиме Бога. Наблюдать за тем, как у него раз за разом получается ерунда, а он по-прежнему убеждён, что рано или поздно появится корабль – ужасно. Ужасно и завораживающе.
И, возможно, именно об это я и спотыкаюсь всякий раз, пытаясь сформулировать свое мнение об этом романе. Я не знаю – прав ли его герой. У меня так до сих пор нет ответа на то, как принимать чужую помощь, не роняя в своих же глазах собственного достоинства. Я не уверен, мудр ли совет Воланда «Никогда и ничего не просите», или всё-таки от лукавого. Мне очень любопытно, почему при разговоре о романе, который намного больше напоминает творчество Достоевского, у меня постоянно всплывает Булгаков… Возможно, именно поэтому мне и хочется, и тяжело говорить о «Голоде». Я не знаю – прав ли его герой, но ещё больше я не знаю: так ли уж он неправ. В конце концов, он свой корабль получил.
Нет, всё-таки читать книги – это мощный инструмент познания себя. Во всяком случае, читать хорошие книги.
21621
