Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 октября 2025 г.

  Фадееву требуется возвращение.

  «Жизнь его — великолепный сюжет с войной в юности, взлётом в зрелости и самоубийством в конце. За свои неполные пятьдесят пять он прожил несколько эпох — настолько спресованным было время».
  Василий Авченко «Фадеев»

  Сразу предупрежу, что эта книга не стандартная для ЖЗЛ биография — родился, учился, влюблялся, работал и т.д, — а совершенно иной направленности и посыла текст, выросший из очерка «Фадеев и Дальний Восток», это не академическое исследование текстов Фадеева, языка, стиля, традиционного «что хотел сказать автор», это яркое, очень страстное повествование и размышление о том, что вопреки тому, что делается вид, что как будто Фадеева нет, его романов нет, он жив, и тексты его более чем живы, о чем говорят несколько современных экранизаций на тему «Молодой гвардии», а так желание донести до читателя, что Фадеев сложный, неоднозначный, что он не то чудовище, что рисовали нам в 90-е годы. Вопреки всем попыткам сделать вид, что такого автора как бы и нет, а если и вспоминают, то исключительно с негативной стороны, рассказывая, что руки у него по локоть запачканы, что писал и подписывал доносы на своих коллег из Союза писателей, как будто никто кроме Фадеева в то время не подписывал осуждающих писем, время такое было, что подписывали все — и Пастернак, и Зощенко, и Пильняк, и Леонов и т.д, — другое дело, что судьбы многих писателей были страшны, как у того же Пильняка, который в 1929 году возглавлял Всероссийский союз писателей, переводился и публиковался за рубежом, объездил почти весь мир, а затем был арестован в 1937 году, а в 1938 году расстрелян. Вот так тогда было. Взлёт, самый издаваемый автор в СССР, переводы на другие языки, высокая должность, а потом расстрел. Фадеев ли тут виноват? Нет, конечно же. Время. И страшное становление новой страны, только-только отвоевавшей право быть и жить, ошибки, подозрения в шпионаже, заговорах, о чем говорит как раз то, что практически все большевики, учавствовавшие в революции 1917 года, в дальнейших боях в Гражданскую войну, патриоты, которые боролись с интервентами, были посажены или расстреляны в 1937-1938 гг., как тот же Блюхер, например. Действия и образ мыслей тех большевиков были сформированы как раз в то время, во времена Первой Мировой, затем в Гражданскую.

  Именно поэтому практически треть книги о Фадееве посвящена Дальнему Востоку, который, по мнению Василия Авченко и сформировал Фадеева, те страшные события, что там происходили, и именно поэтому в первой трети книги практически нет Фадеева, вернее, он есть, но где-то на вторых ролях проступает партизан Булыга, совсем мальчишка, ушедший бороться с интервентами и белыми, а на первом плане, главный — Дальний Восток со всей мешаниной того времени, анархией, двоевластием, даже троевластием, с японцами, вырезающими русские и корейские деревни, корейцами, которые как один помогали красным, с американцами, которые помогали то белым, то красным, в зависимости от собственной выгоды, но, конечно, больше белым, потому что им нужны были рынки, и богатства земли, сама земля им была не нужна, ничего личного, только бизнес. Было ли там страшно? Да — было. Были ли там зверства? Да, были с обеих сторон, однако как писал американский генерал Уильям Сидней Грейвс, командовавший американскими экспедиционными силами на Дальнем востоке и в Сибири в 1918—1920 гг.: «На каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами». Отгремела октябрьская революция, началась гражданская война, на Дальний Восток начали высаживаться войска интервентов, там же скопились войска белой армии под командованием атамана Калмыкова, Болдырева, Иванова-Ринова, Колчака, когда же японцы начали свои зверства в деревнях на Дальнем Востоке, когда открыто показывали, что их цель — захват Дальнего Востока, — тогда стало понятно, что белые сдают регион, тогда же начали формироваться партизанские отряды, отряды комсомольцев, для защиты страны и достижений октября, в такой отряд и ушел Саша Фадеев, взявший партизанское имя Булыга, сын революционеров, мальчик, учившийся во Владивостокском Коммерческом училище, много читавший, любивший книги Джека Лондона, Фенимора Купера (его «Последний из удэге» — дань уважения «Последнему из могикан»), но детство в такие времена заканчивается очень быстро, юность опаляется огнем борьбы, характер закааляется как сталь. Именно там, в лесах Дальнего Востока, куётся характер Саши Фадеева, в борьбе, в сражениях, в общении с большими людьми, такими как партизан Сергей Лазо, принявшего позже мучительную смерть в топке паровоза от рук белых. Там же, на Дальнем Востоке, Фадеев начинает свои первые писательские опыты, здесь начало его пути как писателя. Здесь рождался его роман «Разгром», роман «Последний из удэге», который он так и не закончит, к сожалению, многие специалисты считают, что допиши Фадеев роман в 30-е годы, он мог стать Дальневосточным «Тихим Доном», но не случилось, роман так и остался незавершённым. Суровое время рождало непростые судьбы и характеры. Случайные знакомстсва или родившиеся здесь люди, приобретали интересные связи. Здесь же, на Дальнем Востоке жили прадед Виктора Цоя и отец Сергея Довлатова, а старший брат Доната Исааковича Мечика, Михаил, учился в Коммерческом училище и был знаком с Фадеевым, и чью фамилию Фадеев использовал в романе «Разгром» (неоднозначный персонаж, интеллигентный юноша, считавшийся в советском литературоведении предателем, но, возможно, сейчас стоит пересмотреть персонажей и отношение к ним), вот такие связи и знакомства были на Дальнем Востоке.

  
  Родившийся под Тверью, Фадеев сформировался как человек и писатель на Дальнем Востоке. Он навсегда остался дальневосточником. Эта территория для него — не просто декорации «Разгрома» или «Последнего из удэге». Это, выражаясь геологически, — его месторождение. Для понимания Фадеева следует понимать Дальний Восток. Важно знать контекст, из которого вырастал фадеевский текст. Вот почему я много говорю о дальневосточной жизни Фадеева и о Дальнем Востоке вообще. И здесь не обойдусь без личного — слишком близка мне тема, чтобы прикидываться бесстрастным.

  Затем, конечно же, была и партийная работа в Ростове-на-Дону, затем оргкомитет Союза писателей, затем Фадеев становится секретарем Союза писателей, затем были поездки с писательскими бригадами по фронтам Испании, затем, как военкор он выезжает на фронты, в том числе и в блокадный Ленинград, снова Союз писателей. Он занимается государственной работой, а так хочется много писать, закончить наконец «Последнего из удэге», но ему некогда, он пытался уезжать на Дальний Восток, чтобы писать, работать, но снова возвращался на государственную службу, пытался помогать попавшим в опалу писателям, вернувшимся из тюрем, помогал им устроится в бытовом плане, ходатайствовал за Льва Николаевича Гумилева, за Платонова, за Юрия Германа, за Леонида Соловьева, за всех тех, кого сажали и кто выходил из тюрем пораженный в правах. Ошибался ли он? Ну, конечно. Как любой из нас. Пытался он как-то изменить суровые приговоры? Пытался, но не в его силах было это изменить. Но многим, очень многим помогал:

  
  Писатель Аркадий Первенцев: «Ему было трудно, давило бремя безапелляционных приговоров свыше. Ему приходилось подчиняться, но больше доказывать и спасать. И кто знает, какие бы бреши были в рядах литераторов, если бы не было Фадеева».
  <...>
  Леонид Пантелеев, соавтор «Республики ШКИД»: «В свое время Фадеев мне крепко помог. Вместе с С. Я. Маршаком и Л. Р. Шейниным он вызволил меня из очень большой беды, может быть, спас жизнь. Позже он вывез меня полуживого из блокадного Ленинграда…»
  <...>
  1942-м помогал эвакуированному в Алма-Ату Михаилу Зощенко, в 1948-м выбивал опальному писателю ссуду в Литфонде. В 1953-м при поддержке Фадеева Зощенко восстановили в Союзе писателей.
  В 1955-м просил Булганина прикрепить к кремлевской больнице Маршака, оставшегося без родных.»
  И это только малый список тех, кому он помог. «Списка посаженных Фадеевым нет, но список спасенных им — огромен

  Мне всегда казалось, что наше время одно из самый благоприятных, чтобы объективно рассмотреть как нашу историю, так и тех писателей, художников, что незаслуженно обидели и забыли после того, как СССР прекратил своё существование, наконец появился доступ к документам, исследованиям, но нет, мы снова, отрицаем достижения эпохи, мы не хотим разобраться в том, что тогда происходило, мы готовы снова называть людей, работавших в рамках государственной машины, запачканными. Потому что они выжили? А если бы нет? Тогда бы Фадеев встал на ступень с Пастернаком или Пильняком? Пастернака, кстати, начали травить при Хрущеве, когда Фадеева уже не было. Когда хлынули разгромные статьи и исследования о творчестве и деятельсти Фадеева, было мучительно обидно и больно, потому что он не заслуживал такого отношения, тем более, со стороны тех, кто не разбирался в его жизни и творчестве, кто оболгал даже действия «Молодой гвардии», отрицая вообще существование краснодонского подполья, хотя все документы были подлинными. Но неоднозначная реакция на роман «Молодая гвардия» ещё во времена Фадеева, была в том числе и потому, что сам Фадеев согласился его переписать, добавив в роман больше партии и её роли в деятельности молодогвардейцев и вообще партизан. На мой взгляд, ошибкой Фадеева было писать именно документальный роман, при этом часть фамилий изменив, а часть оставив без изменений, причем, в тех героях, у которых были изменены фамилии, угадывались реальные люди, а так как, на момент написания романа, была известна только страшная судьба молодогвардейцев, а имена предателей — только предположительно, это потом были выявлены настоящие предатели, которые как раз и оболгали тех кого Фадеев вывел в романе предателями. Представляете в то время прослыть предателями? Две девушки, которых Фадеев вывел в романе предателями, надолго попали в лагеря и были реабилитированы позже, но судьбы уже не изменить. То есть, дело не в романе, конечно, а в том, что по горячим следам не удалось найти настоящих предателей, их потом найдут, но судьбы многих, кого знали краснодонцы, будут изломаны. Вот в этом, наверное, главная ошибка Фадеева, нужно было писать художественный роман, с полностью измененными именами и судьбами, тем более, о работе подполья и партизан, сам Фадеев прекрасно знал, он словно вернулся в свою юность к партизану Булыге. Роман трагичный во всех смыслах, но даже сегодня не менее живой, чем в то время, когда был написан. А подвиг краснодонцев был.

  И, большой блок у Василия Авченко, рассказывает о самоубийстве писателя, предполагая и размышляя почему эта трагедия случилась. Да, был алкоголизм, да, была неудовлетворенность писательской карьерой, возможно разочарование тем во что выродились те идеи за который партизан Булыга рисковал жизнью, ради которых погиб Лазо и другие большевики, а затем были расстреляны все те, кто делал революцию и создавал новое государство. Возможно он сам себе вынес приговор. Кто знает.

  И, наверное, правда пришло время вернуться к романам Фадеева, потому что они живые и актуальные. Потому что он сам оставил огненный след в творчестве многих авторов, кто-то негативно, кто-то с печалью вводил в свои романы героев, похожих на Фадеева. Каждое явление можно рассматривать с разных ракурсов и в зависимости от того, с какого ракурса ты смотришь, стена может быть белой, если смотришь с одной стороны, а если смотришь в противоположной — она может быть черной. И можно долго спорить какого цвета стена, но самое сложное перейти на противоположную сторону и посмотреть глазами оппонента на стену и понять, что стена и белая, и черная одновременно. И вот это самое сложное. Великолепная книга Василия Авченко приглашает посмотреть на противоположную сторону, опираясь на документы, письма, воспоминания, приглашя снова открыть творчество Фадеева

  
  — Дядя, вы живой писатель, настоящий или нет?
  — Живой, живой, — отвечает он ей.

  15

  87