Рецензия на книгу

• 

  WarmCat8 сентября 2015 г.

  Надоели лапти ножкам

  Революция всколыхнула нас, молодежь, и образумила. Мы сразу как бы повзрослели, и энергия наша пошла по новому руслу.

  Так в предисловии к «Девкам» говорит о себе Николай Кочин, сын крестьянина Нижегородской губернии, активист классовой борьбы, писатель советского реализма.

  Потухли огни гражданской, вернулись в деревни красноармейцы, кончились репрессии, военный коммунизм сменился новой экономической политикой. В деревню пришли большие перемены. Вновь разрешили торговать на рынке, иметь частную собственность, нанимать батраков, словом – обогащаться! Кулаки, то есть, «культурные хозяева» стали снова в почёте.

  В одном только месте ничего не изменилось – в крестьянских головах.
  

  
  …с корня надо изменять крестьянскую жизнь. Не потревожь их, они так и будут в лесу в жарких избах две тысячи лет париться в хлебной духоте и чтобы «дух был чижолый».
  Молодая деревенская девушка в то время – самый бесправный и самый обязанный человек. Лишнего не говори, честь девичью блюди, старшим во всём угоди, а коли не сумеешь – век про то помнить будут. И тебе напомнят не единожды. Парню-то что с гуся вода, покуражился да забыл, а девке-то стыдоба на всю жизнь. Единственная одобренная деревенским обществом цель – удачно выйти замуж да детишек народить. Мужу опора, в доме хозяйка, детям утешение. И ничего более. Муж бьёт? Значит, непокорная, значит, учить надо. Отец не поймёт, не поймёт и мать – у них самих было точно так же. А до этого у их родителей, и у дедов, и у прадедов… Только огорчатся сильно: ах, горе, принесла, дескать, девка позор в приличный дом!
  
  Бывают парни и умом, и силой, и смелостью ниже бабы, а все-таки в конце концов над бабой верховодят. Вся причина этому — именно писаный закон.

  А на деревне уже все про всё знают. Дотошные бабы выяснили, что было да как, и сделали выводы: порченая девка! Негодная, никчёмная, негоже ей среди честных людей жить. Кто виноват, даже разбираться не стоит, и без того понятно. Молиться надо было, а не глазки строить. Патриархальный деревенский быт суров и несправедлив, насквозь пропитан суевериями и богобоязненностью.

  Кочин нарисовал жестокую и правдивую картину русского села: пожар тушили иконой, вытравляли плод молитвой и золою, провинившихся девушек водили в хомуте, женщин били смертным боем за любую мелочь, комсомольцев натурально проклинали и грозили огненной геенной. Картина страшная, достоверная – в сочетании с характерным деревенским говором, жаргонными словечками и форменной крестьянской речью.
  

  
  

  — Штаны сползают, не до церкви, — говорили мужики, — не до поклонов. Не «иже херувимы, серафимы»... Серафимы как-нибудь без наших песнопений обойдутся.

  — А в ад попадем, как обойдемся? В геенну попадем, откупимся? — возражали бабы мужьям.

  — В геенне тоже не скушно будет — коммунистов, балалаешников, прибаутошников будет целый губисполком, с ними и рая не захочешь.

  
  Но затем коммунизм добрался и до глухих деревень. Вернулись с гражданской войны комсомольцы, и с новой силой вспыхнула классовая борьба. НЭП понемногу пошёл на спад. Возродились артели и колхозы, сгинувшие было несколько лет назад. Раскулачивали кулаков, отбирали зажиточные хозяйства. Сработала извечная человеческая привычка – во всех бедах обвинять более удачливого соседа. Всё отнять и поделить – таков был девиз коллективизации. Работягу уровняли с тунеядцем, а для почёта стало хватать бедняцкого происхождения – на реальные дела мало кто обращал внимание.
  
  Ладно, ежели игра ваша удастся! А ежели все прахом, ежели и мне, и соседу, и миллиену людей вы только путь переграждали? Мешали нормальному росту страны? Коверкали жизнь народа? Тогда, выходит, кто вы?
  Ах, если бы кулак Егор Канашев знал, к чему в итоге всё придёт, он бы воскликнул в сердцах: «Тьфу, пропасть! Столько народу сгубили, столько земли перепортили, а всё ради чего? Всё ж вернулось на круги своя, и за каким таким лядом надо было людям жизнь портить?». И ведь прав бы он был. Ведь он-то был одним из самых трудолюбивых крестьян, и работал не покладая рук всю свою долгую жизнь.
  
  Уныла осенняя ночь на селе!

  Горько читать эту книгу. Все эти суеверия, предрассудки, дикие деревенские нравы поражают воображение своей изощрённостью и непоследовательностью. Но ещё горше осознавать, что все мечты и чаяния молодых комсомольцев лопнули, как мыльный пузырь, и ушли в небытие вместе со страной, которой больше нет. Сам Николай Кочин в полной мере познал крушение надежд в 1943-м, когда был репрессирован и осуждён на десять лет лагерей.

  Но вместе с тем читать интересно, а иногда даже радостно. Ведь у них – совершенно обычных парней и девушек – всё-таки получилось. Получилось разорвать тысячелетний порочный круг крестьянских традиций, отринуть родительский уклад, забыть суеверия и религию. Как бы ни было им трудно – они не сломались. И сумели выстроить для себя и для нас, ныне живущих, новый мир. Это наше прошлое, наша история, и сложись она по-другому, многие из нас бы вовсе не появились на свет.

  5

  73