Рецензия на книгу

• 

  Аноним31 августа 2015 г.

  Иосиф - карьерист от бога.

  
  С восторгом будут вспоминать имя его, ибо ему удалось то, что удается немногим: найти благоволение в глазах бога и в глазах людей. Это благословение редкое, ведь обычно приходится выбирать и нравиться либо богу, либо людям; а ему дух прелестного посредничества даровал способность нравиться и людям и богу.
  

  
  Открывая эту книгу, мы вторгаемся в пространство мифа, причем мифа, настолько плотно сросшегося с исторической тканью, что отделить одно от другого не представляется возможным. Рассказчик ведет меня за руку, иначе в одиночку я бы давно заплутала в этих древних песках, в этой толчее прародителей, потомков, их жен и богов. В мире, где сами герои не вполне уверены кто же они на самом деле, и читатель со временем начинается сомневаться в своем существовании.
  

  
  Нас занимают не числовые выражения времени, а то уничтожение времени в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества, которое придает слову "некогда" двойное значение прошлого и будущего, и тем самым заряжает это слово потенцией настоящего
  

  Былое Иакова открывает тетралогию, слово гигантский пролог. В этой части мы узнаем об истории отца благословенного Иосифа, и об истоках такой безграничной отцовской любви. И хотя самого Иосифа там по большей части еще нет, но это лишь современная точка зрения, ибо история - это повторение былого и жизненный путь Иакова - это прообраз жизненного пути его любимого сына - "переселение и приумножение". Зато какая страсть в отношении к Рахили - миловидной и единственно любимой жене!

  
  Тогда у него еще была жива Рахиль, прекрасноокая, тяжко доставшаяся, опасно похищенная и спасительно уведенная в страну отцов, праведная и самая любимая, услада глаз его, радость сердца, утеха души.

  Юный Иосиф
  Как "дитя у бездны", мальчик, заигрывающий с луной появляется перед нами юный баловень Иосиф, и колодец здесь - символ отцовской тревоги, символ предстоящих падений, но колодец в зведной ночи, отражающий небо - еще и прообраз возвышения.
  Явственно разные отношения у Исаака с богом и у его сына, Иосифа. Исаак словно не доверяет богу, словно ждет его немилости или проверки своей веры. Иосиф же с детским простодушием переносит на бога свое отношение к отцу - любовь, доверие и веру в его неизменное доброе отношение. Может быть осторожность и тоскливое недоверие Исаака - лишь следствие его разбитого сердца, его опыта, опаленного дыханием времени? Или его недоверие его богу есть естественное следствие природы самого бога,
  

  
  Так жил отец потому, что служил богу, далекому от покоя и житейских удобств, богу помыслов о грядущем, богу, чья воля требовала становления каких-то неясных, но великих и многообещающих дел, которыйи сам-то вместе со своей волей и вынашиваемыми замыслами находился еще в становленье и был поэтому богом беспокойства, хлопотным богом: он хотел, чтоб его искали, и ради него всегда приходилось быть свободным, подвижным и начеку.

  
  
  Иосиф пока еще раздражает - такая невероятная самоуверенность, такая вера во всеобщую любовь. Избранность просто зашкаливает у этого великовозрастного по тем временам "дитя" (напомню, что на момент попадания в колодец ему 17 лет). Неудивительно, что братской любовью к нему воспылать трудно, Вениамин, "малыш" (всю дорогу "малыш" - до самого конца пути) - не в счет. И фразой, что "Иосиф был гад" можно завершить характеристику героя на данном этапе, хотя обошлись с ним, конечно, сурово. Со дна колодца начинается лестница карьерного роста Иосифа бен Ицхака.
  Иосиф в Египте - поначалу эта часть поражает широкомасштабным описанием путешествия по Египту - вверх по Великому Нилу, тонкие и ироничные зарисовки бытовых сценок египетских городов, разбором египетского пантеона - всех этих немного пугающих полулюдей-полубогов-полуживотных (единых в своей сущности, но разделенных плотскими образами). Иосиф спускается в свой собственный ад, не теряя веру в свое предназначение и руку бога, прокладывающего на карте его маршрут.
  Вообще-то Иосиф бен Ицхак - довольно заносчивый малый, его порой и стукнуть хочется, чтобы привести в чувства. Особенно это заметно в центральном сюжете третьей части - отношениях Иосифа и его госпожи Мут-эн-энем (или нежно - Эни), которую скопчество мужа и близость знойного красавца довели до фактического безумия, а Иосифа привели прямиком с должности управляющего крупным имением к участи тюремного заключенного и раба фараона.
  
  Иосиф-кормилец предстанет перед читателем во всем блеске своего возвышения - ближайший друг и наперсник фараона Эхнатона, спаситель, отведший костлявую руку голода от народа египетского. Спустя двадцать лет состоится встреча Иосифа и братьев, и самое важное - самое трагичное - воссоединение (и отчуждение) с отцом. Исаак обретет своего любимого сына, но кажется не до конца признает его в важном египетском сановнике. Столько лет в разлуке - это почти смерть, и порой даже хуже смерти. И с любимой Рахилью Исаак никогда не воссоединиться - может быть виной тому моя бессонница, но я не смогла сдержать слез, когда читала эти строки

  
  А потому унеси прах мой из Египта и похорони его в их гробнице, что зовется Махпелах, или Двойная пещера, в земле Ханаанской. Там лежит Авраам, почетно удлиненный, которого в пещере его рожденья вскормил принявший козье обличье ангел, он лежит там рядом с Саррой, героиней и высочайшей избранницей. Там лежит неугодная жертва, поздно зачатый Ицхак, он лежит там с Ревеккой, умной и решительной родительницей Иакова и Исава, которая все исправила. И еще там лежит Лия, первопознанная, мать шестерых. С ними со всеми хочу я лежать, и я вижу, что мою волю ты принимаешь с сыновним благоговеньем и с готовностью к послушанью, хотя тень сомненья и немого вопроса и омрачает при этом твой лоб. Глаза мои уже не очень остры, ибо я вступил в предсмертную свою пору и взгляд мой заволакивается темнотой. Но тень, омрачающую твое лицо, — ее я прекрасно вижу, ибо знал, что она омрачит его, — как же иначе? Ведь есть же могила при дороге, у самой почти Ефрафы, что зовется теперь Вифлеем, могила, куда я положил то, что было мне милее всего на божьей земле. Так разве я не хочу лечь рядом с ней, когда ты меня покорно доставишь домой, и лежать с ней особняком у дороги? Нет, сын мой, я этого не хочу. Я любил ее, я слишком ее любил, но выше всего не чувство, не своевольная мягкость сердца, а величие и послушание. Нет, негоже мне лежать у дороги, Иаков ляжет рядом со своими отцами и рядом с Лией, первой своей женой, которая родила наследника. Черные твои глаза полны сейчас слез — я и это хорошо еще вижу — и так похожи на глаза премноговозлюбленной, что кажутся ими. Это хорошо, дитя, что ты так похож на нее в тот час, когда ты в благоволенье кладешь руку свою под стегно мое и клянешься, что похоронишь меня, как того требуют величие и послушанье, в Двойной пещере Махпелах.
  

  
  Язык книги просто гениален! Я даже не побоялась найти первоисточник - и насладиться исполинскими фразами по-немецки! насколько порой тягуче звучит в мозгу фраза на пол-страницы на русском языке - это страшно было представить на на немецком, учитывая особенности его грамматики и словообразования... Это я не к тому, что я - знаток немецкого языка, отнюдь - просто второй творец этой книги, во всяком случае для всякого русскоговорящего читателя - это переводчик - Соломон Константинович Апт.

  
  И вот не удержусь от маленькой рекомендации - почти кощунственной по отношению к тетралогии - даже если вы не решитесь взяться за нее, прочтите, умоляю, прочтите и насладитесь вступлением к четвертой книге - это просто искрометный и ехидный монолог одного из "присных Господа" - ангела, по поводу всей этой ситуации с богоизбранным народом и с отдельными его представителями!
  

  
  обогатить репертуар мира злом можно было не иначе, как создав человека.

  Просто удивительно как Манн умеет с серьезной темы "соскочить" на юмор или внезапным анахронизмом в речи понизить градус момента. Внезапное tres beacoup (при дворе фараона), неожиданная инвестигация (в Вавилоне, ага), или такое из уст фараона

  
  — Как грустно! — сказал он. — Он умер, этот древний старик? Это удар, это депремирующий удар для Моего величества.
  
  Послушай, друг мой: разве это шествие комильфо, если оно состоит только из детей и детей детей? По-моему, ни за чем дело не стало, и проводы эти — вполне достаточный повод устроить Великое шествие.

  И не могу не похвалить (нет, как-то высокомерно - я - и "хвалить Манна"!), нет, не могу не восхититься тем, какие очаровательные, уютные есть персонажи в книге - начальник острога Маи -Сахме - сначала тюремщик, а затем друг и управляющий домом Иосифа, фараон Эхнатон, мечтательный и нежный, сообщающий своему рабу "как приятно быть женатым" и называющий свою супругу - прекрасную Нефертити "утренним облачком с золотым краем".
  Спасибо - спасибо-спасибо, господин Манн за это погружение в древние воды истории, спасибо за дитя у бездны и за прекрасную историю любви, равно как и за горькую историю разлуки.

  4

  169