Рецензия на книгу

• 

  Аноним14 августа 2015 г.

  В первый раз я столкнулась с персонажем, которого мне было так сложно понять. То есть понять именно не концепции, выдвинутые автором, а чувственный мир главного героя. До этого чувственные миры героев казались мне понятными - я думала, что знаю, почему они такие, почему они это чувствуют. Может быть, это было иллюзией. И мозг, зашлакованный собственным чувственным опытом, естественно, не мог не воспринимать всё через его призму. А может быть чувства, о которых я раньше читала, просто были подчинены концепциям, вписаны в них. В любом случае, размышления главного героя "Золотого Храма" показались мне чувственным миром совершенно незнакомого реального человека, который отчего-то решил заглянуть ко мне на чай и начал выдавать все свои самые сокровенные мысли, при этом, естественно, не поясняя их. И этот реальный человек, в концепции не вписывающийся, предстал передо мной во всей своей безконцептуальной и уникальной человеческой натуре, а я только и знала, что открывала и закрывала рот. Подобные ощущения я испытывала когда читала "Слова" Сартра (хотя, в итоге, он всё сводит к подытоживанию, якобы все его размышления вели именно к этому выводу, всё встаёт на свои места), поэтому я подумала, что дело всё в автобиографичности и в том, насколько честно, искренне и даже потоково автор вывернул себя наизнанку, называя свои органы какими-то совершенно новыми словами, будто бы и не зная о существовании учебников по биологии. Кроме того, меня поразила японская культура, которой я до того не касалась.
  Первую половину книги мне было даже неприятно читать её, как будто я изучаю чей-то личный дневник (и, да, может быть дневник того самого незнакомого человека, совершенно мне непонятного). Особенно, помнится, меня поразил и отвратил момент, когда главный герой наступает ногой на живот беременной женщины, как он описывает свои чувства. Ну или любовные похождения Касиваги. Мне хотелось просто закрыть книгу. Но останавливало именно это непонимание, останавливал стиль автора, останавливал его образный язык и, в конце концов, биография Юкио Мисимы.
  Где-то с середины книги и до конца мне казалось, что я понимаю, но, может быть, это всё просто начавшие напирать на меня авторские концепции, которым я благодарно покивала головой.
  "Голова шла кругом от беспорядочных мыслей, и мне уже самому было непонятно: то ли я собираюсь лишиться невинности, чтобы недрогнувшей рукой спалить Золотой Храм, то ли я решился на поджог, желая расстаться с проклятой невинностью".
  И действительно - главный герой хочет спалить Храм, чтобы Деянием освободить всех и себя, в первую очередь, от «бессилия», или чтобы начать, наконец, «жить», хоть под каким-то предлогом, хоть как-то оправдав себя?
  "Чтобы избавиться от этого наваждения, я попытался свести моё желание и сидевшую рядом девушку воедино. Именно здесь была жизнь..." "И тут передо мной возник золотой Храм". "Кинкакудзи встал между мной и жизнью".
  Золотой Храм встаёт перед заикой и "жизнью" постоянно, так грудь гейши кажется ему просто куском мяса, или частью бытия, метафорой чего-то, но никак не объектом вожделения. Он не вступает в «жизнь», не опускает Прекрасное до материи. Заика сможет вступить в связь только с проституткой, предваряя этим сожжение Храма.
  Наверное, чтобы понять главного героя, нужно внимательно читать начало книги, показавшееся мне неприятным – детство главного героя, где автор не позволяет ему создавать какие-то идеи. Там он отвергнут и высмеян девушкой по имени Уико, там он желает ей смерти. Объектом любви заики становится Прекрасное, но не преходящая Красота, которая, как у Касиваги, входит в твою жизнь на мгновение, сливается с ней и ничего не меняет, а любовь к казалось бы вечному Золотому Храму, вставшему между ним и жизнью, как и его заикание, делающее его не-нормальным.
  «Ведь моё преклонение перед Храмом зиждилось лишь на осознании своего уродства».
  Он пытается почувствовать себя живущим не через человеческие отношения, а через отношения Храм. Но как и в обычных человеческих отношения он хочет чувствовать себя равным с ним, желает воссоединиться. Но это невозможно, он хочет от Храма, от небесного, того же, чего и от людей, наверное, потому, что так и не получил это от Уико, потому, что хотел получить. Но это невозможно. Невозможно опустить до материи, до «жизни».
  «Красота, с которой ты так носишься, — это химера, мираж, создаваемый той избыточной частью нашей души, которая отведена сознанию. Тем самым призрачным «способом облегчить бремя жизни», о котором ты говорил. Можно, пожалуй, сказать, что никакой красоты не существует. Сказать-то можно, но наше собственное сознание придает этой химере силу и реальность. Красота не дает сознанию утешения. Она служит ему любовницей, женой, но только не утешительницей. Однако этот брачный союз приносит свое дитя. Плод брака эфемерен, словно мыльный пузырь, и так же бессмыслен. Его принято называть искусством».
  Учитель заики тоже преклоняется перед Красотой, а потом вымаливает свои грехи у Храма. Потому то заика и говорит о его бессилии. И о своём бессилии - он преклоняется перед Прекрасным нематериальным, но, в сущности, хочет от него того же. Так рождается Деяние.
  «- И от чего же ты хочешь сбежать?
  

  • От всего, что меня окружает. От запаха бессилия, которым несёт тут со всех сторон... Учитель тоже бессилен. Абсолютно. Я теперь понял это.
  • И от Золотого Храма сбежишь?
  • И от него.
  • Он что, тоже бессилен?
  • Нет, Храм не бессилен. Какое там. Но в нём корень всеобщего бессилия».

  
  «Встретишь Будду — убей Будду, встретишь патриарха — убей патриарха, встретишь святого — убей святого, встретишь отца и мать — убей отца и мать, встретишь родича — убей и родича. Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия».
  Даже когда Храм уже охвачен огнём, заика пытается воссоединиться с ним, но Вершина Прекрасного отказывается его принимать, она на другом берегу от «жизни». А значит, придётся жить, придётся выкинуть мышьяк и кинжал, и закурить сигарету. И это «закурить сигарету» пугает, потому что непонятно, какой будет «жизнь» - чистым Деянием или всё тем же преклонением Красоте, только теперь без преграды – Храма, всё той же бренностью бытия?
  Да, я позвонила бы этому автору по телефону. Мне постоянно хотелось что-то подчёркивать и возвращаться к этому - почти что разговор. Хотя, ни автор, ни главный герой, ко мне на чай ни за что бы не зашли. Им не требовалось быть понятыми окружающим миром.

  4

  35