Рецензия на книгу

• 

  Аноним26 июля 2025 г.

  Семь Я в контексте единства жизни и смерти.

  Не хочется это глубокое литературное полотно называть избитым термином "рассказ", а потому я далее буду лишь употреблять слово "история". И начинать тут надо с истории самого Рюноскэ. Думаю, что это поможет лучше воспринять не только эту историю, но и всё его удивительное наследие.
  СЕМЬЯ.
  МАТЬ Акутагавы страдала психическим заболеванием и покончила жизнь самоубийством, когда мальчику было 10 месяцев. По японским национальным традициям того времени Рюноскэ был передан на воспитание брату своей покойной матери, Акутагаве Митиаки, не имевшему детей, после чего он и получил фамилию Акутагава.
  ЖЕНА Фуми Цукамото, на которой он женился в 1918 году, пережила супруга на 41 год и более замуж не выходила.
  У них родилось трое детей.
  ХИРОСИ - (1920–1981) — актёр.
  ТАКАШИ - (1922–1945) — погиб во время армейской службы в Мьянме в 1945 году.
  ЯКУСИ - Якуси (1925–1989) — композитор.
  Это семейное фото, увы плохого качества, но другого история нет.
  

  А начал я с истории семьи писателя только лишь потому, что семейные узы в Японии очень крепки и история эта О-Рицу есть тому подтверждение.
  Сюжет прост, как прост финал любого человека - НЕМИНУЕМАЯ СМЕРТЬ.
  Да, постепенное и мучительное угасание матери становится тем толчком, который собирает в единое целое всех близких, стремящихся каким-либо образом помочь.
  Возле больной находится её второй муж Кэндзо, младший сын Ёити, они и собирают вместе остальных: старшего сына Синтаро и дочь от покойного мужа в первом браке матери О-Кину. Именно взаимоотношения их, таких разных, и становится тем полем, где писатель очень выверенно высаживает побеги их характеров, чувств и действий, так прекрасно характеризующих каждого.

  
  

  Дождливый день. Ёити, окончивший в этом году среднюю школу, сидит, низко склонившись над столом, в своей комнате на втором этаже и сочиняет стихотворение в стиле Китахары Хакусю. Вдруг до него доносится оклик отца. Ёити поспешно оборачивается, не забывая при этом спрятать стихотворение под лежащий рядом словарь. К счастью, отец, Кэндзо, как был, в летнем пальто, останавливается на темной лестнице, и Ёити видна лишь верхняя часть его тела.

  — Состояние у О-Рицу довольно тяжелое, так что пошли телеграмму Синтаро.

  — Неужели она так плоха? — Ёити произнес это неожиданно громко.

  — Да нет, она еще достаточно крепка, и надеюсь, ничего непредвиденного не случится, но Синтаро — ему все же надо бы…

  Ёити перебил отца:

  — А что говорит Тодзава-сан?

  — Язва двенадцатиперстноЙ кишки. Беспокоиться, говорит, особенно нечего, но все же…

  Кэндзо старается не смотреть Ёити в глаза.

  Кэндзо старается не смотреть Ёити в глаза, зная, что говорит неправду, и сын это знает...
  А жизнь, тем не менее, идёт своим чередом. Магазин оптовой торговли тканями, которым и владеет семья, работает в своём обычном режиме. Но дела идут всё хуже и хуже. Кэндзо старается не показывать свои минорные предчувствия окружающим, но всё уже понятно.

  Первая чисть отдана повествованию от лица Ёити.

  
  

  Ёити опустился на колени у жаровни. За фусума лежала больная мать. При мысли об этом сидевшая напротив старомодная старуха вызвала в нем раздражение, большее, чем обычно. Помолчав, тетушка глянула на Ёити исподлобья, потом сказала:

  — Скоро придет О-Кину-тян.

  — Разве она уже выздоровела?

  — Говорит, что чувствует себя хорошо. У нее ведь был просто насморк.

  В словах тетушки, чуть презрительных, сквозила теплота.

  И О-Кину, придя к постели больной, резка и критична, показывает лишь себя, не принимая к сердцу муки О-Рицу. Она даже обрызгивает постель больной духами, не вынося тлетворный запах приближающегося конца...

  Лаконичность Рюноскэ порой роднит его с Чеховым. Одна лишь быстротечная сцена с упавшим пузырём люда способна стать тем смысловым акцентом, который неизменно и далее будет присутствовать в повествовании до самого конца.

  
  

  ...Произнеся это, О-Рицу попыталась повернуть голову.

  В тот же миг пузырь со льдом упал. Ёити сам положил его на лоб матери, не дав сделать это сиделке. Неожиданно он почувствовал, что веки его стали горячими. «Плакать не следует», — подумал он. Но было поздно. У ноздрей уже застыли стекавшие ручейком слезы.

  — Глупенький.

  Прошептав это, мать устало прикрыла глаза.

  Ёити покраснел и, стыдясь взгляда сиделки, с тяжелым сердцем вернулся в столовую. Тетушка Асакава обернулась и посмотрела ему в глаза.

  — Ну, как мама? — спросила она.

  — Лежит с закрытыми глазами.

  — С закрытыми? Плохо.

  Вторая часть уже видится читателю глазами приехавшего старшего сына Синтаро. Его внешняя холодность, некая отстранённость и сухость есть лишь видимость. И это проявится лишь в конце, тогда, когда уже всё будет позади.
  Идёт всё время дождь, как символ слёз, как образ плача, и он, усиливаясь, превращается в настоящий ливень, перед которым всё бессильно. Как поэтично по-японски передал Акутагава Рюноскэ то, что только чувствам подвластно.

  
  

  За окном слышался шум, будто на черепичную крышу низвергался водопад. Ливень... Думая об этом, Синтаро стал быстро одеваться. О-Кину, с распущенным оби, ехидно сказала ему:

  — Син-тян, доброе утро.

  — Доброе утро. Как мама?

  — Ночь была очень тяжелой...
  ... Оставшись один, Синтаро положил грелку на колени и задумался. О чем — он и сам не знал. Шум ливня, низвергавшегося на невидимую крышу с невидимого неба,— единственное, что его сейчас заполняло.

  Неожиданно вбежала сиделка.

  — Идите кто-нибудь. Хоть кто-нибудь...

  Увы, многоточие дальше, уходящее в неизведанное небытиё, которое непременно примет каждого из нас.

  39

  134