Рецензия на книгу

• 

  murphy2 августа 2015 г.

  Сейчас среди людей в теме, кто хоть как-то поверхностно знаком с русской литературой сложно найти такого, кто не знаком или хотя-бы не слышал о поэме «Москва-Петушки». Вот и у меня Имя Венедикта Ерофеева было постоянно на слуху, время от времени кто-то из моих знакомых возьмёт, да и упомянет о славном философе русской души в условиях советской действительности Веничке.

  Как и у любого человека, у Венедикта есть мистическая, эфемерная цель – единственное чувство, что наполняет его жизнь смыслом, а стакан водкой – желание, персонифицированное в лице женщины с которой он познакомился в Петушках на каком-то дне рождения и с тех пор ездит к ней каждую пятницу. «Эта девушка — вовсе не девушка! Эта искусительница — не девушка, а баллада ля бемоль мажор! Эта женщина, эта рыжая стервоза — не женщина, а волхвование!» Влечение к ней настолько сильно, что усилия, выделенные на достижение этой мистической, сакральной цели выматывают и иссушают все существо Венички по пути в злополучные Петушки. И пропало все, что было до этого, вся жизнь, все ларьки, все рестораны и подъезды, все знакомства, даже тот злополучный идиотский случай на производстве так лихо закрученный и описанный автором с изрядной долей иронии - самоиронии в первую очередь. Все растворилось в спирту – осталось только желание увидеть снова эти инфернальные изгибы ее тела, рыжие ресницы, длиннее чем волосы на наших головах, переходящая в белесость белизна ее кожи, волнообразные движения бедрами. Не надо было ей гладить Веничку своей лодыжкой по щеке, обнажать свои предплечья, бедра. Не надо было тогда разбавлять. В тот день земля содрогнулась и камни возопили.

  
  «Что ж! Играй крутыми боками! — подумал я, разбавив и выпив. — играй, обольстительница! Играй, Клеопатра! Играй, пышнотелая блядь, истомившая сердце поэта! Все, что есть у меня, все, что, может быть, есть — все швыряю сегодня на белый алтарь Афродиты!» Так думал я. А она — смеялась. А она — подошла к столу и выпила залпом еще сто пятьдесят, ибо она была совершенна, а совершенству нет предела…»
  

  Сегодня пятница, поэтому в очередной раз швырнув все на алтарь Афродиты, послав к чертям опостылевшее бытие и опрокинув стакан кориандровой, разбавив парой кружек «Жигулевского» а затем парой стаканов «Охотничьей», преодолевая похмельную тошноту и невыносимую легкость сегодняшнего бытия, дорогой полной эфемерных и физических преград он отправляется на Курский вокзал чтобы успеть на электричку к своей зазнобе в Петушки.

  
  «О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов!»
  

  Кажется, Ерофеев не стремится привнести в свою поэму какой-то особый там смысл или какой-то важный библейский концепт, однако неизвестно по чьей воле – автора или некоторых сверхъестественных сил – «ангелов», он там присутствует. Библейские темы и цитаты с точностью и аккуратностью опытного хирурга вплетены в структуру поэмы полупрозрачной нитью, которая едва ли заметна невооруженным взглядом при беглом осмотре, но предательски выдает себя блестя и сверкая при направлении на нее источника яркого света, который ближе к финалу становится ослепительно ярким. Касаемо этой метафоричности и евангелических мотивов мне очень понравились несколько эпизодов и фрагментов из поэмы, а именно:

  - разговор в компании с черноусым, декабристом, в котором автор выступает у роли некоего судьи и вообще заводилы, подкидывая то одну тему, то внезапно резко переключаясь на другую - то с обсуждения философии и алкогольных предпочтений Маркса, Чехова и Шиллера до главного вопроса «Почему тайный советник Иоганн фон Гете не пил на работе?» и вообще ведет себя как порядочная сволочь заливая в себя водку, а выливая потоки сознания, принимающие исповедальный вид, сдобренный самоиронией и самобичеванием.

  
  — Отведи глаза, пошляк, не смотри. Я мысли собираю, а ты — смотришь. Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различия». То есть, если перевести это на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?» Есть у нас что-нибудь выпить, Петр?
  — Нет ничего. Все выпито.
  — И во всем поезде нет никого?
  — Никого.
  — Так…
  

  - диалог с контроллером – «редчайшим бабником и утопистом» Семенычем, который раз за разом грозится бить рожу пьяного Венички за то, что тому нечего ему предъявить – нет ни билета, ни грамма водки, которая уже закончилась – но каждый раз ведется на ум и эрудицию Ерофеева, который травит байки то из области римского права, то еще о чем-то из римского и античного. Очень забавный эпизод в поэме, хотя такой же насыщенный евангелическим подтекстом, как и некоторые другие важные его диалоги и несут в себе вид совершающего последний свой поход Флагелланта.

  - Грезы Венички. Революция, пленумы, избрание Венички в президенты, отречение от власти… Очень символический эпизод, напрямую связанный с финалом.

  - финал. Преследование. Тут я ничего не буду писать.

  Вся эта трагикомедия заканчивается очень жестко и резко. Финал, который рано или поздно, но все равно бы настиг Веничку. Не в эту пятницу, так в следующую. Ерофеев в своей поэме жил так, что его поступки, слова, философия совпадали со словами, он жил согласно своим взглядам и не изменял им. Потому, что не мог. В моем одном из любимых эпизодов в поэме, в «Назарьево — Дрезна» Веничка с черноусым переходят к размышлениям о ценности русского человека за пределами границы и есть забавный эпизод, в котором, будучи во Франции, он встречает пожилую парочку, которая гуляет по Елисейским полям. Он принимает их за Луи Арагона и Эльзу Триоле, догоняя которых он жалуется, что он во всех отчаялся и умирает от внутренних противоречий, но они, лишь потрепав его за щечку, уходят. На самом же деле на следующий день из газет он узнает, что это были Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар. В виду своей элитарности и аристократической возвышенности он всегда стремился к одиночеству, к утопии, где только он и она – любимейшая из его потаскух, эта белобрысая дьяволица.

  Также, подводя итог, хочу привести в цитату найденную мной на одном сайте интересную мысль авторства И. В. Фоменко:
  

  
  «Точка зрения автора убедительно соотносится и с позицией Киркегора («позиция отрицания, которая, однако, рассматривается им как неистинная»). Но одновременно не менее убедительно и то, что автор на обломках классической философии (Кант, Гегель), философии жизни (Шопенгауэр, Ницше) и философии существования (Сартр, Камю) «всем текстом своей поэмы-романа-анекдота строит свою собственную философию — философию инобытия»).»
  
  «Петушки — это место, где не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…»

  4

  55