Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 июля 2015 г.

  Бесчисленные нападки в сторону Француа Рабле за его фривольность, несдержанность, безнравственность, растленность, порочность, злонамеренность , циничность могут быть разбиты с чрезвычайной легкостью. Примерно так, как великаны разбивали вражеские войска. Дело в том, что «Гаргантюа и Пантагрюэль» - не только проповедует свободу, которая в дальнейшем будет подхвачена многими французскими писателями и станет основой для философии либертенов. Например, Маркизом де Садом - автором в сто крат вульгарнее, однако таким же пособником гедонизма и освободителя от условных оков, в которые человек заточен обществом. В первую очередь, Француа Рабле - гуманист и он целиком отвечает за идеологическое, мировоззренческое течение эпохи. Чтобы получить ответ на вопрос - почему автор настолько бдителен к зловонному естеству, полноте человеческого устройства, нужно осознавать принципы и установки в эпоху Возрождения.

  По прошествии Средневековья, которое, безусловно, спало мертвым сном, уповало на мир свыше, человек устал от сдавливания пут. Люди поняли, что необходимо избавляться от предрассудков, от излишних ограничений, а потому приобрели необычайную энергию. Она отразилась как на духовном, так и физическом строе. Ренессансный идеал - это гармоничное слияние духа и телесной полноты, где одно взаимно дополняет второе. То, что считалось запретным и вредоносным, стало естественным, приобрело ценность в области эстетики. Сюда причисляется культ человеческого тела. «Гаргантюа и Пантагрюэль» - это тяжеловесный дифирамб силе, могуществу, власти, телу. Лишь тело может сопрягаться с духом и разумом, даруя гармоничный идеал. И те, кто видит в книге лишь распутство и плутовство - жертвы мышления Средневековья. У них красота подменена вульгарностью, естество природы - безобразием. Нужно наблюдать за произведением с точки зрения человека 16 века - именно в таком случае можно приблизиться к беспристрастному анализу.

  Рабле ведь не только блестящий стилист, стреляющий предложениями выше всякого краснобайства. Не только сатирик и обличитель общественных язв, а также остроумный интерпретатор. Мало видеть в «Гаргантюа и Пантагрюэле» масштабный памфлет и дуэльную перчатку закостенелому Средневековью, необходимо понимать, что Рабле собственноручно трактует Священное Писание, подвергает пересмотру традиции, постулаты, поговорки, философские теории и школы. Он, безусловно, показывает свой культурный багаж, чьи размеры поистине внушительны, но превыше всего ставит трактование культурных явлений через призму иронии, ехидства, комического упрёка.

  Гаргантюа неспроста рождается через левое ухо матери. Это вызов средневековым убеждениям, будто любое абсурдное явление ниспослано Богом и совершено так, потому что им установлено. Чем же необыкновенное рождение Гаргантюа кажется вымыслом, несусветной глупостью? Оно ведь сопровождено рукой Божьей! - это даёт старт желчному, полному острых концов произведению, где приёмы гиперболизации и утрирования будут лишь развиваться.
  Например, мочеиспускание на людские толпы, вынос колоколов с Собора Богоматери, поедание шести паломников - сардоническое подтверждение идей Ренессанса. Человек - творец мироздания, он могущественен, а вместе с тем, способен разрушать. Ключевые принципы эпохи закованы в метафоры - полные абсурдизма и приумножения.

  Ещё более важно - не пренебрегать интеллектуальной стороной романа. Можно сказать, она обличает себя во второй части. Послание Гаргантюа своему сыну Пантагрюэлю буквально предвосхищает фаустианские мотивы: стремление к знаниям, постижению истины и накоплению опыта через знакомство с наукой и литературой. Гаргантюа страстно желает, чтобы его сын склонился к познанию, выработал в себе баланс духа и тела. Неоднократно фигурируют имена античных деятелей. Сам же Рабле рьяно желает вписаться в стезю античных творцов подобно Платону (отец рекомендует тому читать Платона, чтобы совершенствовать греческий язык и стилистику написания). Осмелюсь сказать, это произведение - ловкая попытка утвердить идеалы античности, которые прорвались чрез средневековый застой и нашли здесь более острое, фривольное воплощение.

  5

  81