Рецензия на книгу

• 

  Ronicca22 июня 2015 г.

  Я была уверена, что название метафорично, но книга, как ни странно, про чуму в прямом смысле. А вот что автор подразумевал под чумой, пусть каждый читатель решает сам. Камю считал, что под чумой можно понимать нацизм.
  Повествование ведётся в форме хроники. Рецензия тоже в своём роде хроника, писалась по мере прочтения.
  

  
  На третьем, то есть на самом верхнем, этаже Риэ прочел на двери слева надпись, сделанную красным мелом: «Входите, я повесился».

  За что я люблю Камю, так за такие перлы! Никто, кроме него, не может шокировать одной фразой.
  

  
  В ресторане нашего отеля я не раз встречал весьма примечательное семейство. Отец – высокий, тощий, в черной паре, в туго накрахмаленном воротничке. На макушке у него плешь, а над ушами справа и слева торчат два кустика седых волос. Глазки у него маленькие, круглые и жесткие, нос тонкий, рот неестественно растянут, что придает ему сходство с благовоспитанным филином. Каждый раз он распахивает дверь ресторана, потом прижимается к косяку, пропуская жену, маленькую, как черная мышка, входит сам, а за ним семенят мальчик и девочка, наряженные, как цирковые собачонки. У столика он стоит, пока жена не займет место, садится сам, а потом уже оба пуделька могут вскарабкаться на стулья. К жене и детям он обращается на «вы», отпускает своей половине всяческие колкости и безапелляционным тоном говорит своим отпрыскам:
  – Николь, на вас в высшей степени неприятно смотреть.
  Девочка еле удерживает слезы. А ему только этого и надо.
  Нынче утром мальчик не мог усидеть на месте, так взбудоражила его история с крысами. Он не вытерпел и начал было свой рассказ.
  – За обедом о крысах не говорят, Филипп. Запрещаю вам раз и навсегда даже произносить слово «крыса».
  – Ваш отец совершенно прав, – подхватила черная мышка.
  Оба пуделька уткнули носы в тарелку с паштетом, а филин поблагодарил жену кивком головы, который можно было истолковать как угодно.

  Кто ещё мог бы в нескольких предложениях так описать человеческие характеры, чтобы они узнавались?
  Мне кажется, самое главное, что характеризует стиль автора — это частое использование прилагательных и наречий:
  

  
  В комнате постепенно сгущались сумерки. Окраинная улица оживала, и там, внизу, глухой возглас облегчения приветствовал свет вдруг вспыхнувших фонарей. Риэ вышел на балкон, и Коттар поплелся за ним. Со всех окрестных кварталов, как и ежевечерне в нашем городе, легкий ветерок гнал перед собой шорохи, запах жареного мяса, радостный и благоуханный бормот свободы, до краев переполнявший улицу, где весело шумела молодежь. Еще совсем недавно Риэ любил этот милый час – ночную мглу, хриплые крики невидимых отсюда кораблей, гул, идущий от моря, от растекающейся по улицам толпы. Но сегодня, когда он уже знал все, его не покидало гнетущее чувство.

  Эта особенность писателя позволяет ему создавать яркие образы и погружает в атмосферу произведения.
  Мне очень нравится, как он описывает Алжир — эти узкие улочки, колониальная архитектура, треньканье и лязг трамваев, ранние сумерки, усыпляющая жара, море, небо и песок.
  Приятно было обнаружить реминисценцию на "Постороннего" и отсылку к "Процессу" Кафки. Камю и Кафку я открыла для себя одновременно, когда читала "Постороннего" и "Процесс". Даже жалко, что до "Чумы" добралась так поздно, было бы интересно прочитать её следом.
  А ещё жалею о том, что заранее знала, что "Чума" якобы про нацизм: всё время пытаешься найти этому подтверждения, отсылки, намёки, но ничего не получается. Я так и не поняла, при чём тут нацизм. Эта мысль меня мучила, не давала спокойно читать, поэтому оценка не такая высокая.
  Зато какие-то моменты показались болезненно знакомыми:
  

  
  Значительно возросло число пешеходов, даже в те часы, когда улицы обычно пустовали, множество людей, вынужденных бездействовать в связи с закрытием магазинов и контор, наводняли бульвары и кафе. Пока что они считались не безработными, а были, так сказать, в отпуску.
  
  И хотя теперь цены буквально на все неудержимо росли, у нас никогда еще так не швыряли деньгами, и, хотя большинству не хватало предметов первой необходимости, никто не жалел средств на различные ненужности и пустяки.
  
  Естественно, газеты по приказу свыше действовали в духе оголтелого оптимизма. Если верить им, то наиболее характерным для годины бедствия было «исключительное спокойствие и хладнокровие, волнующий пример которого давало население».

  Ура! К концу книги я поняла, что Камю подразумевал внутригерманский нацизм 30-х (первую стадию), а я пыталась узнать военный (вторую стадию), который более известен.
  Но всё равно это портит впечатление от книги. Нахожусь ещё в периоде знакомства с писателем, но "Чума" мне понравилась меньше "Постороннего" и "Калигулы".

  24

  224