Рецензия на книгу

• 

  Аноним6 мая 2025 г.

  Патология таланта.

  Серое непробиваемое небо.
  Под ним - огромное занесенное снегом пространство.
  Посреди - дом.
  В доме - комнаты, и по комнатам бродит не человек, а только его тень.
  Одетый в драные халаты, блудливый влажный взгляд и алкогольные пары, масса икон, и страшные шепоты вокруг:
  Некогда всесильная помещица Арина Петровна, дожившая свой век в нищей деревеньке, в убогом домишке.
  Это - мать.
  Сильной пьющий шут, гордящийся знакомством с самим Барковым.
  Это - отец.
  Степан, за долги потерявший дом в Москве, а теперь у матери на иждивении - не в господском доме, а во флигеле - просто пьет.
  Это - брат.
  Павел, никогда умом не отличающийся, живущий промежду прочим, и тоже -пьет.
  И это - брат.
  Анна, сбежавшая с гусаром, родившая от него двоих дочерей - Анну и Любу - и умершая от чахотки.
  Это - сестра.
  И сам он - медленно сходящий с ума и спивающийся в пустоте - Порфирий Владимирович Головлев.
  Судьба детей копирует судьбу детей.
  Дочери Анны - Люба и Анна . Стали актрисами, после спектаклей - кутежи, разврат, алкоголь.
  Люба покончила с собой.
  Анна вернулась в дом некогда бабушкин, теперь - дяденькин.
  Что они делают? Они пьют.
  Сыновья самого Порфирия - Владимир и Петр. Владимир покончил с собой - из-за страшной нищеты и отказа отца в помощи.
  Петр проиграл казенные деньги, приехал к отцу просить - не дали. И Петя умер...
  (Примечательно, что в коне романа, когда речь заходит о Петеньке, Анна говорит, что собрали ему 300 рублей, послали, оказалось бесполезно, и Порфирий спрашивает, а где сейчас эти деньги, ведь он их не получал....).
  Никаких ни Маниловых с их "милый, открой ротик, вот тебе кусочек", ни Собакевичей с их крепостью, ни Коробочек с их запасливостью.
  Даже Плюшкины перевелись.
  Остались одни Головлевы, и все, что делают эти Головлевы - это молятся, пьют, ненавидят друг друга и умирают.

  Все действия романа происходят в домах - в гостиных, в комнатах, во флигелях.
  Все герои - либо молчат, либо говорят о пустяках, либо - пьют чай.
  Иногда едят.
  И самое страшное - что есть в этом романе - это полноценное отсутствие жизни.
  Нет ни пения птиц, ни теплых весенних ветерков. Если ветер и есть, то это либо резкий, холодный ветер который буровит снег, в одно мгновение наметает сугробы, захлестывает все, что попадется на пути, и всю окрестность наполняет воплем, либо сильный ветер дул с юга, обещая гнилую оттепель, другого не дано.
  Еще один простой пример - улыбка.
  Все улыбнулись, но кисло как-то.
  и даже усиливается улыбнуться. (усиливается!)
  Порфирий Владимирыч только глупо-язвительно улыбнулся в ответ.
  Аннинька невольно улыбнулась. Аннинька чуть заметно улыбнулась.
  Это - та самая Анна, которая в самом конце романа - лежит в постели в бессознательном положении, со всеми признаками горячки..

  Никаких танцев, никаких балов, никаких гостей.
  Тихо, пусто, мертво.

  И именно вот эта вот бесконечная депрессия и делает роман одним из самых страшных в русской литературе. Масса персонажей - но все они будто только и делают, что ждут смерти. Добрых дел, даже по отношению к детям:
  -- А помните, дядя, -- сказала она, -- как она меня с сестрой, маленьких, кислым молоком кормила?
  Это говорит вся та же Анна.
  Никаких связей, никакой душевной теплоты.
  Вот примечательный отрывок.
  А Иудушка между тем поглядывал да поглядывал на тарантас.
  -- Так тарантас-то, маменька, как же? вы сами доставите или прислать за ним прикажете? -- наконец не выдержал он.
  Арина Петровна даже затряслась вся от негодования.
  -- Тарантас -- мой! -- крикнула она таким болезненным криком, что всем сделалось и неловко и совестно. -- Мой! мой! мой тарантас! Я его... у меня доказательства... свидетели есть! А ты... а тебя... ну, да уж подожду... посмотрю, что дальше от тебя будет! Дети! долго ли?
  -- Помилуйте, маменька! я ведь не в претензии... Если б даже тарантас был дубровинский...
  -- Мой тарантас, мой! Не дубровинский, а мой! не смей говорить... слышишь!
  -- Слушаю, маменька... Так вы, голубушка, не забывайте нас... попросту, знаете, без затей! Мы к вам, вы к нам... по-родственному!
  -- Сели, что ли? трогай! -- крикнула Арина Петровна, едва сдерживая себя.
  Тарантас дрогнул и покатился мелкой рысцой по дороге. Иудушка стоял на крыльце, махал платком и, покуда тарантас не скрылся совсем из виду, кричал ему вслед:
  -- По-родственному! Мы к вам, вы к нам... по-родственному!
  О тарантасе говорят не просто два персонажа, это - Мать и Сын, это - семья.
  Какие там Лев Толстой с его Курагиными, куда там Достоевскому с его Карамазовыми, вот - страсть.
  Вот - страх.

  Всякий раз, когда начинаешь читать этот роман, становится не по себе по трем причинам.
  Первая - это книга, которая, к сожалению, сейчас актуальнее, чем в 19 веке, не в силу убогости 19 века, а в силу частоты случаев, когда в семье царит не просто тупая жестокость, а настоящая война - из-за наследств, квартир, земель, машин, денег.
  Вторая причина - это ядовитая тема христианства. Порфирий Владимирович неистово верующий, молитвы с его губ не сходят, но - быть добрым христианином и быть просто добрым - это вещи абсолютно несовместимы: два сына умерли от папиной жадности, третьего - незаконнорожденного - отправили в Москву в приют.
  Коли захочет бог -- замерзнет человек, не захочет -- жив останется. Опять и про молитву надо сказать: есть молитва угодная и есть молитва неугодная. Угодная достигает, а неугодная -- все равно, что она есть, что ее нет.
  Во время тотального православия это звучит более чем вызывающе.
  И третья причина - в романе нет счастливого финала. Никто никого не прощает, никто ни кого не обнимает, нет единения, нет спасения.
  Есть только закоченевший труп головлевского барина..
  Есть только одна смерть в убогом мире.

  10

  189