Рецензия на книгу

• 

  Аноним10 июня 2015 г.

  К Двойнику было тяжело подойти из-за обиды на обиженного Федора Михайловича. Он человек тяжелый, отпечатавший тяжесть своей жизни слепок своего времени, в котором уже не было Бога, без которого надежда на то, что кто-то будет справедлив у догматиков не осталось. От этого его националистские и антисемитские высказывания можно пропускать мимо ушей, как допустимую самозащиту из прошлого века, в творчестве их отпечаток не так глубок. Другое дело то, что кроме сожаления к его любимым "маленьким людям", здесь есть достаточная доля отвращения к работе как таковой, так и к чванству и глупости клерков, которым таки является главный герой. Хотя героем его называть тяжко.
  

  
  Господин Голядкин, который доселе, разговаривая с низу лестницы с Андреем Филипповичем, смотрел так, что, казалось, готов был ему прыгнуть прямо в глаза, — видя, что начальник отделения немного смешался, сделал, почти неведомо себе, шаг вперед.

  Раздвоение на личность и оболочку, или же заговор против всего доброго, без надежды на доброго царя и его наместников, которые никогда не узнают о проблеме, да и не удобно как-то. Та скомканность мыслей и эмоций, которая выворачивает нас, но несет по жизни Якова Петровича и все вокруг него - это тот самый Достоевский, без печати ссылки и каторги. В ней много всего от описания булочек, до рожи
  

  
  Как изображу я вам, наконец, этих блестящих чиновных кавалеров, веселых и солидных, юношей и степенных, радостных и прилично туманных, курящих в антрактах между танцами в маленькой отдаленной зеленой комнате трубку и не курящих в антрактах трубки, — кавалеров, имевших на себе, от первого до последнего, приличный чин и фамилию, — кавалеров, глубоко проникнутых чувством изящного, чувством собственного достоинства; кавалеров, говорящих большею частию на французском языке с дамами, а если на русском, то выражениями самого высокого тона, комплиментами и глубокими фразами, — кавалеров, разве только в трубочной позволяющих себе некоторые любезные отступления от языка высшего тона, некоторые фразы дружеской и любезной короткости, вроде таких, например: «что, дескать, ты, такой-сякой, Петька, славно польку откалывал», или: «что, дескать, ты, такой-сякой, Вася, пришпандорил-таки свою дамочку, как хотел».
  
  Господин Голядкин помедлил немножко, нужное время, и вышел нарочно позже всех, самым последним, когда уже все разбрелись по разным дорогам. Вышед на улицу, он почувствовал себя, точно в раю, так, что даже ощутил желание хоть и крюку дать, а пройтись по Невскому. «Ведь вот судьба! — говорил наш герой, — неожиданный переворот всего дела. И погодка-то разгулялась, и морозец, и саночки. А мороз-то годится русскому человеку, славно уживается с морозом русский человек! Я люблю русского человека. И снежочек и первая пороша, как сказал бы охотник; вот бы тут зайца по первой пороше! Эхма! да ну, ничего!»
  

  По двум этим цитатам уже можно понять, почему Двойник был принят неоднозначно, два неразличимых Якова Петровича это одно дело, а Яков Петрович (первый), который спорит сам с собой, и себя убеждает и принуждает к самым жутким поступкам - это уже совсем другая категория.
  

  
  А вот я сам по себе, да только, и знать никого не хочу, и в невинности моей врага презираю. Не интригант, и этим горжусь. Чист, прямодушен, опрятен, приятен, незлоблив…

  От ненавистной зависти к своему альтер-эго, и от уверенность в том, что он заслуживает чего-то большего, он сконфузился до такой степени, что просто ушел от общество, а общество уже не то.
  К концу все становиться настолько фантасмагоричным, что так и ожидаешь, что все закончиться как Приглашение на казнь .

  3

  76