Рецензия на книгу
Золотой храм
Юкио Мисима
Аноним28 марта 2025 г.Остаться недоступным ничьему пониманию
“Читатель проживает тысячу жизней, прежде чем умрет.
Человек, который никогда не читает, проживает только одну.”Джордж Мартин
Цитата, через призму которой виднеется идея об удивительной возможности, предоставляемой чтением книг — проживать иную жизнь. И тут речь не про эскапизм. Эскапизм — это временное бегство от нежеланной и неизменчивой для человека действительности. Тут же — погружение в мир, который оставляет неизгладимый след на человеке, после чего его собственная реальность уже не будет прежней.
Так сравнительно теплым декабрьским вечером, по совету подруги, я приобрел “Золотой Храм” в одном из московских книжных. Какую же жизнь я обнаружил на страницах этой книги?
Главное действующие лицо, через которое идет повествование в “Золотом Храме” — молодой парень Мидзогути, для которого заикание стало ржавым ключом в дверь внешнего мира. Однако вместо того, чтобы долбиться в эту дверь, в надежде, что она когда-нибудь рухнет с петель, герой выбрал иной путь. Он стал замыкаться в себе и был одержим лишь одним — красотой Золотого Храма, ставшей ему в итоге не утешительницей, а скорее любовницей, засланяющей от него жизнь.
Двигаясь от строки к строке, с абзаца на абзац, мне было любопытно наблюдать мир глазами Мидзогути. На протяжении всей книги меня не покидало ощущение абсолютно отличного взгляда от моего естественного. И тут я имею в виду не индивидуальные особенности героя и его характер, а более общий момент — различие между европейским мышлением и японским.
Давно подмечено, какую пропасть может образовывать собой соприкосновение двух этих культур, иногда походящая даже на столкновение. Трещины, возникающие в самых разных местах — от обычаев и правил этикета до мышления и взгляда на одни и те же объекты. Где одни видят жестокость в голубых глазах, а другие в темных.
Для меня неестественность выражалась в первую очередь в простом внимании к вещам, часто имеющих природное происхождение. Пережить во всех красках мгновение, когда пчела висела над желтой хризантемой, а ты вместе с героем пытался почувствовать мир через их бытие. Момент поистине в духе японской поэзии «хокку», которую я даже решил сымитировать:
“Пчела летала
Над желтой хризантемой.
И я стал ими.”Или же сцена в “Водопаде”, где лежа на кровати, ты пытаешься уловить неуловимую или вовсе несуществующую связь между грудью проститутки и мухой, севшей на нее, ведь она же — спутница гниения?
И остальные мгновения, которые возникали и происходили до, во время и после размышлений героя о Смерти, Мироздании и Прекрасном. Размышления, которые не перемешивались с миром, в котором он существовал. И это стало для меня приятной чертой книги.
Иногда, читая произведение, ты настолько срастаешься с героем и его точкой зрения, что перестаешь подозревать — даже в этой выдуманной реальности существует иные взгляды, иные мироощущения. Так было и с Мидзогути. Плавая в его мыслях и суждениях достаточно долгое время, может начать казаться, что все происходящее в его сознании есть отчетливое отражение жизни. Однако в противовес этому в произведении всегда были персонажи, которые били отрезвительными фразами, напоминая, что есть разница между внешним миром и внутренним героя. Например, его разговор с матерью в темной келье о ее надежде настоятельства сына и возможном призыве в армию, после которого даже сам Мидзогути признал, что мать обладает чувством реальности, совершенно ему недоступным.
И за всем этим стремлением прочувстовать, а значит и понять героя, мне вначале показалось, что я обнаружил главную иронию, связанную с чтением этой книги. Моя цель не сходится с основой существования Мидзогути — убежденностью, что он недоступен ничьему пониманию.
Какой самый прямой способ понять человека? Это услышать его мысли. Как услышать их и при этом не запутаться? Перенести на бумагу. Рассуждая про недоступность понимания со стороны других, Мидзогути говорил в первую очередь про людей, которыми он окружен. Например, пожилые работники в вагоне поезда, от которых герой впервые услышал, что миряне думают об его обители. Однако вряд ли он подразумевал читателей, которые буквально находятся в его голове, своего рода потаенные наблюдатели. И непонятно, что из этого все-таки глупость: пытаться понять недоступное или верить в свою недоступность? Подобная же постановка вопроса перестает работать, когда ты приходишь к одной банальности — слушать не значит понимать.
Даже после всех стараний и попыток у меня нет ощущения, что я понял книгу до конца. Думаю, это связано с несколькими причинами.
Во-первых, это мое первое произведение японской литературы. Оказываясь заброшенным на неизведанных берегах, вначале ты пытаешься прийти в себя, затем проанализировать происходящее вокруг, а в конце ты либо адаптируешься, либо отвергаешь этот чуждый мир. Какой путь изберу я — вопрос открытый.
Во-вторых, что более приземленно и так знакомо современному читателю, это распространенный недуг — читать большими и рваными интервалами. Когда ты забываешь о книге на недели, крутясь в повседневной суете, а в момент удачно появившегося времени и некого ночного помешательства, ты берешь книгу и читаешь ее до одурения, чаще пытаясь ее просто добить. Так и закончилось мое чтение промозглой мартовской ночью.
В-третьих же, что и есть ключевая причина, как и знакомство с любой неизвестной до недавнего времени философской концепцией, тебе необходимо время, чтобы обхватить ее полностью; пройдут долгие часы, когда ты уже не размышляешь об этом сознательно, хотя идея продолжает прокручиваться вне поля твоего зрения. И в один момент, рассеянно слушая свою подругу в кофейне при теплом свете ламп, ты осознаешь, что идея созрела и тебе стоит вернуться к перечитыванию этой книги.
Помимо моего примера, есть более емкие доказательства того, что убежденность Мидзогути была верна. “Печальная судьба! Любите детей, чтобы такого не происходило!”; “Не понял прикола книги и почему про нее так восхваленно говорят, просто история про забитого хиккана”; “Есть ли в Японии книги про здоровых людей?” — и иные отзывы, которые пестрили похожими заголовками. Большинство не стремились понять героя и то, что автор пытался донести через его уста — они просто увидели свое. Но это не порицание, а скорее указание: они, как и мать Мидзогути, принадлежат к той человеческой породе, которой может и нет дела до красоты “Золотого Храма”, но зато они обладают недоступным чувством реальности для других.
Однако с приходом к банальности “слушать не значит понимать”, ирония все же никуда не делась. Продолжая читать комментарии, ты обнаруживаешь и другого рода отзывы: люди в них, подобно мне, пытались понять героя. Или же, например, забивая в поисковую строку что-то связанное с названием книги, могут высвечиваться полноценные рецензии и критические статьи. Их, справедливости ради, я пока не читал, поскольку первостепенной задачей для меня было расписать вначале свое мнение, чистое и не обремененное чужими мыслями. Возможно, в них авторы приоткрыли или даже распахнули дверь во внутренний мир Мидзогути. Но даже если бы я это знал, не мне судить — человеку, который сам себе вынес вердикт “понял, но не до конца”.
Что же в итоге? Книга была написана около 70 лет назад. И не важно, сколько времени еще пройдет. В любом случае, будут появляться дополняющие или противоречащие друг другу отзывы, где авторы будут либо приближаться к двери Мидзогути либо напротив отдаляться. И если вы почувствуете, что герой так и остался вам непонятен, спросите себя — может, вы просто принадлежите к другой человеческой породе?
3134