Логотип LiveLibbetaК основной версии

Рецензия на книгу

Туманность Андромеды

Иван Ефремов

  • Аватар пользователя
    viktork20 мая 2015 г.

    В печати и в рунетовском сегменте Сети довольно часто можно встретить критические материалы о выдающемся советском фантасте Иване Антоновиче Ефремове (1908-1972). Казалось бы, и умер он более сорока лет назад, и построение коммунизма снято с повестки дня, и само наше общество радикально изменилось, но, вопреки утверждениям злопыхателей о ефремовской неактуальности, его продолжают издавать, читать, обсуждать. Конечно, не так, как в советское время.
    Эпоха «посткоммунизма» и торжество в РФ карикатурного варианта «общества всеобщего потребления» накладывает свой отпечаток на рефлексию фанов, просто читателей и любопытствующих критиков. Подчас эта реакция бывает чрезвычайно нервна и враждебна, как по отношению к идеям советского писателя-ученого, так и к его поклонникам. С детства, относясь к последним, я отчетливо сознаю, что в большинстве случаев спорить с такого рода «наездами» попросту бессмысленно. Как говорится другие «группа крови», «порода», стиль мышления, интересы – все, что угодно. Образ писателя и его идеи отторгаются на каком-то инстинктивном уровне. Не нравится – и точка! Это совершенно понятно – о вкусах ведь не спорят. Но ведь есть ещё идеи.
    Творческое наследие Ивана Ефремова можно сравнить с запущенным в разгар космической эры исследовательским аппаратом, несущим какое-то важное послание и, по ходу дела, зондирующего окружающий Универсум. Но большие и малые метеориты (просто по природе своей!) несутся навстречу ему, норовя сбить с курса и уничтожить носителя этой крайне важной миссии. Трудно сказать, увидит ли кто-то находящуюся на борту космического зонда золотую пластину – это письмо о надеждах Земли – или она сгинет в бесконечности космоса.
    Можно привести немало ссылок на горе-критиков, на все эти возмущенные голоса, кричащих о «заидеологизированности», «нелитературности», «устарелости» автора «Туманности Андромеды». Критика эта зубодробительна и отличается изрядным хамством – совсем по моде сегодняшнего дня. Нет смысла вступать в полемику с любым из этих авторов и по каждому конкретному поводу. Повторяю: их не переубедить. Да и число этих наскоков довольно велико даже для кратного перечисления в данном эссе. Если кому надо – поисковые машины легко найдут эти тексты. Я прочел их с немалым отвращением и большим вниманием. Здесь же, пользуясь более свободной формой, позволим себе, без упоминания неприятных имен, все же сгруппировать и постараться разобрать основные претензии к Ефремову. Определим и наиболее болезненные точки ефремовского наследия, по которым чаще всего бьют его критики, и попробуем поразмышлять, почему именно Ефремов написал именно так.
    К числу основных факторов, повлиявших на это, отнесем среди прочего
    – веру в коммунистический идеал и задачу создать не противоречащую ему картину грядущего.
    Коммунистический эксперимент завел нашу Родину в страшный тупик, стоил огромных жертв и страданий, и до сих пор платим мы за него поистине ужасную цену. Иные поняли это сразу, другие по ходу дела, третьи после «гласности», четвертые не поняли вообще. Но при всем этом стоит осознать, что эксперимент с «великой октябрьской социалистической революцией» 1917-го года возник не на пустом месте и не мановению руки каких-то злых колдунов.
    Это классическое противоречие между «Старым порядком» и революцией. Негативные черты Старого порядка, после отрицающей его революции, обернулись у нас ГУЛАГом и продовольственными карточками. В стране возник криминальный режим, сначала «кровопийц», потом «ворюг». Многим последние были милее первых, что нашло отражение в небезызвестной стихотворной строчке. Потом на смену провалившемуся «социализму» пришел новорусский «капитализм», принесший не обещанный либеральный рай, а криминальный «беспредел» ворюг и коррупционеров. Есть ли сейчас реальный выход из очередного тупика? Пока не видно – только умозрительные схемы. Но зато критика провалившегося эксперимента оглушительна именно со стороны консервативно-религиозно-монархического лагеря (в свое время доведшего страну до большевистского переворота) и либерально-рыночно-западнической тусовки (так и не обеспечившей России достойного выхода из тоталитарной ямы). Остаются ли в этих условиях актуальными поиски социального идеала? Ефремов искал.
    Спросим себя честно, как быть с «хорошим» коммунизмом? Возможен ли он? По-моему, его вероятность сейчас близка к осуществлению межгалактических полетов. Но в вариантах фантастики «дальнего» прицела такие допущения вполне оправданы, что и показывает сохраняющаяся популярность ефремовского творчества. Между тем, наши мещане и мещанки громко вопят своё «не хочу», как будто их вот-вот засунут в скафандр звездолетчика и заставят погрузиться в длительный анабиоз. То же самое можно сказать о «коммунистическом образе жизни».
    Разумеется, после краха «реального социализма» в СССР популярность коммунистических взглядов писателя не могла идти ни в какое сравнение с теми восторгами, что была в период, когда КПСС провозгласила «развернутое строительство коммунизма» и обещала его пришествие аж в 1980 году! Явный авантюризм этой затеи и последующее нагнетание антикоммунизма в эпоху «гласности» (по известному выражению: «метили в коммунизм – попали в Россию») не могли не отразиться на отношении к писателю-коммунисту самым решительным образом. Посыпались насмешки, пошло шельмование. При всем том у коммуниста Ефремова остались (и появлялись) верные приверженцы. Росту их числа помогали ужасы дикого рынка, которые принесла власть ельциных, гайдаров и чубайсов. Миллионы на своей шкуре убедились, что социальные гарантии эпохи «застоя» – это не так плохо. Но вести разговор о наследии фантаста-коммуниста на таком уровне было бы профанацией. Да, герои «Туманности» бесплатно получают любое блюдо. Но не ради же восхваления бесплатной «жрачки» затевался роман.
    Иван Антонович понимал коммунистическое общество как бесконечное разнообразие творческих возможностей, а советское население в большинстве своем подразумевало под «коммунизмом» бесплатную и бездефицитную колбасу. Ефремов в идеал верил, а его читатели часто уже нет. Но дело даже не в рядовых «строителях коммунизма», а в номенклатуре, которой всякий коммунизм был давно до лампочки. Это всё – знакомые сюжеты о «перерождении», но и они нас никуда не выведут. Нынешняя социалистическая ностальгия «зюганата» бесплодна – «фарш не прокрутишь назад», хотя и можно получить с этого свой приварок.
    Но были ведь, и есть истинно верующие «коммунары». Любое общество с неравенством и эксплуатацией подразумевает приверженцев социальной справедливости, выражающейся в идеалах социализма-коммунизма. Энтузиасты утопии жили и в СССР, остались в небольшом количестве и после. Разумеется, для многих из них была ближе «Туманность Андромеды», а не учебник «Истории КПСС». Они ждут в будущем «настоящего» коммунизма. Разубедить из мы бессильны, но не будем торопиться разделять эту догму.
    Но почему именно Россия первой в мире ринулась по этому тупиковому и губительному пути? В чем истоки и смысл русского коммунизма? Говорят, что было что-то близкое русской душе в коммунистической мечте. Многие искренне её приняли и пошли в этом принятии гораздо дольше других в энтузиазме того же «социалистического интернационализма». В отличие от бывших «братьев» по «социалистическому лагерю» и «Союзу нерушимому» именно русские чаще считали себя «советскими», игнорируя спасительную нишу национализма. Наказание за это оказывается очень суровым. Но только ли дело в том, что от невыносимых тягот жизни русских потянуло в коммунистическое Ничто. А коммунизм как явление мировой истории именно и подпитывался от мортидо, что означало тягу к самоуничтожению, так остроумно, в свое время, описанное И.Р.Шафаревичем в книге «Социализм как явление мировой истории».
    На эту тему существовало масса псевдоисториософских спекуляций. Однако коммунистический путь многим русским показался очень привлекательным при отсутствии других видимых альтернатив. И даже до сих пор еще кажется. Ибо, каковы же эти альтернативы: современная американская псевдодемократия, или монархия, держава, даже «национально ориентированная диктатура»? Но проблема в том, что в России практически никогда не было «национально ориентированной» диктатуры; была анти-национально (не-русски, анти-русски) ориентированная власть. И при такой власти русские были готовы ухватиться и за химеру; в итоге, делая себе еще хуже.
    Парадоксально, что на фоне ефремовского интернационализма иные упрекают его в «русском шовинизме». И это про описание мира, где все народы Земли слились воедино! Зоологические русофобы ставят в упрек Ефремову русские корни Дар Ветра и восхищение Юрием Гагариным.
    Отвечать на такое смысла нет, но в самой ефремовской позиции по поводу интернационализма/национализма все было неоднозначно. Наряду с описанием слившегося в единый народ будущего человечества, была настоящая дружба с Валентином Дмитриевичем Ивановым – одним из лидеров «русской партии», автором романов «Русь изначальная» и «Русь великая»; была собственная попытка написать о русском прошлом и русской красоте в «Красе ненаглядной». Иван Ефремов – глубоко русский писатель.
    Быть коммунистом в советские времена означало быть атеистом, по крайней мере, на людях. Потом стали искать «дорогу к храму», и не верящих в Бога заклеймили как носителей тоталитаризма и извращенного сознания. В «Туманности» на планете Железной звезды на Низу Крит нападает чудовище в форме креста. (Это же элемент антирелигиозной кампании). Ефремову ставят в вину даже обличение «Молота ведьм» (в «Лезвии бритвы»). Дескать, возмущаясь изуверами Шпренгером и Инститорисом, он одобрял новую волну гонений на церковь, случившуюся во времена хрущёвщины. А уж одобрение ведьм: Веда (Конг) – ведьма, ведунья – это же прямая связь с нечистой силой! Этого наши державно-православненькие святоши вынести не могут никак.
    Другие критики находят у автора знаменитых романов «восточную эзотерику». И, действительно, название звездолета «Парус» – это по нашему, но как «Тантру» цензор по невежеству пропустил. Третий обвиняет писателя в рерихиантстве, в увлечении Блаватской, в поклонении «вонючим махатмам». Ату его!
    Слов нет, истинная религиозность, горячая вера в Бога не могут не вызывать уважения. Но много ли этого в нашем «возродившемся» казенном православии? Не говоря уже о том, что глупая интеллигенция, повторяя, как попка, фразу из нашумевшего фильма, не удосужилась уточнить, о каком храме идет речь. Вдруг, это ваххабитская мечеть? Церковь имеет силу тысячелетней традиции, привлекательность вечности. Что не может не привлекать конформистов всех мастей. Показной религиозностью они маскируют свои пороки, с которыми не желают расставаться: «не согрешишь – не покаешься». Вот стоят начальнички разных уровней на службе в храме, свечки держат, крестятся вороватыми ручонками, чтобы, вернувшись на свою госслужбу продолжать собирать коррупционную дань. Далеко не всегда религиозность синоним нравственности, а атеизм – наоборот.
    Фантастика Ефремова в вопросе о техническом прогрессе очень сильно отличается от господствующей моды послевоенной НФ, представлений о кнопочном рае, роботах-киборгах, мгновенных перемещениях в пространстве-времени и т.п. Это даже может восприниматься как своеобразная интеллектуальная «провокация», на которую «повелись» критики, спеша потоптаться на этой площадке. Как же так: вместо мгновенного перемещения в искомую точку галактики (как у Стругацких), трудные и опасные экспедиции с жертвами и нехваткой ресурсов («анамезона»). В «Туманности Андромеды» робот ломается, винтолет падает, спиральная железная дорога выглядит архаично, для связи по Великому Кольцу энергия забирается у всей планеты…
    «Половой вопрос» и «разрушение семьи» в ефремовских романах являются даже более привлекательным для критиков, чем красная тряпка коммунизма. Что поделаешь – люди думают о сексе чаще, нежели о социальном прогрессе.
    В традиционных схемах брак служит для институционализации половых отношений, семья упорядочивает связи между мужчиной и женщиной, родителями и детьми, хотя и не охватывает их полностью. По Ефремову ничего этого в коммунистическом будущем не будет. Взрослые свободно меняют спутников, а дети растут в интернатах отдельно от родителей. Ужасно? Да.
    Скорее всего, автор мог исходить и из опыта собственного трудного детства (когда пришлось с юных лет заботиться о себе – и ничего вырос), и из практики «социалистического строительства», породившего массы беспризорников, интернаты для них и педагогические опыты А.Макаренко. Но, главным, наверно, был коммунистический догмат о преодолении традиционных форм семьи и брака. Если марксистский классик Энгельс в одноименном труде связал воедино семью, частную собственность и государство, то социологика требует после уничтожения частной собственности (кредо коммунистов), «отмирания государства» и замены его «общественным самоуправлением» – неизбежна и трансформация традиционной моногамной семьи, которая держалась вышеназванными институтами.
    Вопрос здесь, прежде всего, не о морали, а именно о социальной логике. Определенному типу общества соответствует определенный тип семьи. Если три элемента прошлого нельзя уничтожить без необратимых для общества последствий. То, значит, что и коммунистический идеал, как он виделся в недалеком прошлом, и в далеком будущем реализовать невозможно. Или все-таки теоретически возможно? Так фантастический роман становится утопическим, приобретает форму крайне спорного философско-этического трактата.
    Конечно, для нынешних читателей превращение всех детей в сирот при живых родителях, «остров матерей» на Яве, или разъяснения в «Часе быка» об особенностях сексуального поведения землян в далеком будущем может вызвать подобие культурного шока. Но речь, повторим, идет о тысячелетнем горизонте. А радикальные изменения могут совершаться и за одно столетие. Как думаете, в приличном обществе начала ХХ века не вызвало бы возмущения нынешний масштаб распространения сожительства без заключения брака, уровень разводов, число матерей-одиночек, пропаганды гомосексуализма и т.д., а также характерное для нынешней Россиянии бедствие беспризорности и низкой рождаемости.
    А ведь прошло всего лишь столетие, отмеченное цепью революций, в том числе «сексуальной» (влияние которой на сознание и поведение людей, хотя бы подспудного, не могло не быть в 50-60-е годы). А за тысячу лет? То ли еще будет…
    Особенно при «коммунизме».
    Куда только не заведут литературные споры! Вопреки известному пожеланию, о вкусах спорят наиболее бескомпромиссно. Да и разные стили – это разные люди. Порой, совершенно разные…
    Поражают яростные нападки именно на эстетические предпочтения писателя. Даже больше, чем его коммунистические взгляды критикуются, точнее, высмеиваются представления Ефремова о красоте, отношение к работе или досугу, к стилю жизни, к предпочтениям в литературе и искусстве и т.п. Недоумение усиливается, когда вспоминаешь, что речь идет о фантазиях, границы которых у людей не знают границ.
    Вот другой выдумщик описал ящера с лучевиком наперевес или нарисовал медвежью конницу – почему Ефремов не мог придумать свой праздник Пламенных Чаш или восхищаться пластикой обнаженного женского тела. Нет, все надо опошлить, над всем похихикать, как будто ничего кроме глупого «стеба» уже не осталось.
    Но – с чем сравнивать?...
    … Затарившись китайским ширпотребом, поев фальсифицированной пищи, можно отдохнуть – если надоест «ящик», то можно почитать что-нибудь необременительное, например, современную фантастику. Вот под глянцевой обложкой история о том, как в окрестностях Мухосранск-сити нарисовались пришельцы-упыри, а участковый (коп) Джек Пупкин, выпил самогона (виски) и замочил-на-хрен всех монстров. Потом Пупкина похитили инопланетяне (существа из параллельного прошлого), но у них он тоже всех замочил…
    Если утрирую, то не слишком сильно. Мейстрим современной фантастики – это незамысловатая развлекуха. Иван Ефремов неоднократно выступал против такого рода пустых и агрессивных опусов. Понятно, что для их поклонников позиция Ефремова ненавистна и непереносима. За последние десятилетия стало только хуже. Раньше хоть цензурный «железный занавес» сдерживал поток этих литературных помоев.
    Ефремов рисковал, рисуя художественными средствами картины общества, к которому следует стремиться, и получил за это обвинения в «утопизме» и «графоманстве».
    Но, несмотря на все нападки, число ефремовских почитателей растет и ширится, а его главный роман переиздается снова и снова. И это – в совершенно других социально-политических, культурных, экономических и прочих условиях, резко отличающихся от времени написания «Туманности».
    Классика!

    17
    350