Рецензия на книгу

• 

  Аноним5 мая 2015 г.

  Гончаров - автор обеими ногами твёрдо стоящий на земле. Он не ропщет на мир, который устроен не идеально, он спокойно и немного цинично описывает его таким, каким он есть. Поэтому «Обыкновенная история» представляет собой по сути набор отдельных эпизодов, адекватно, а иногда прямо-таки гениально описывающих реальность. Он срывает романтический флёр с бытовой пошлости, дезавуирует штампы. В самом деле, что может быть святее материнской любви? А Гончаров так описывает эту святыню, что становится видна её неприглядная, изнаночная сторона. Анна Павловна, как и любая женщина 19 века, выключена из активной жизни, ей просто не остаётся ничего другого, кроме как сосредоточить весь смысл своего существования в обожаемом сыне. В результате вырастает избалованный, самовлюблённый, искалеченный глупой любящей матерью, неприспособленный к жизни эгоист. Право слово, единственные герои романа, которые вызывали откровенную неприязнь – это родители Александра: Анна Павловна с её причитаниями, что Сашенька «грудку надсадит», и отец, готовый запороть маленькую девочку за то, что та в игре нечаянно толкнула его сыночка (а вот положа руку на сердце, многих ли современных родителей от подобного поведения удерживает что-то кроме уголовного кодекса?).
  Проходится Гончаров и по любви в мещанско-романтическом её варианте. Два достаточно пустых человека с головами, забитыми сопливо-розовой чушью про «любовь» надоедают друг другу хуже горькой редьки. Им нечего любить друг в друге, приходится искусственно «обновлять чувства» по советам всех женских журналов, а в итоге – «любовь пожила-пожила и скукожилась». Разве что выводов в стиле «долой вашу любовь!» Гончаров, как человек, не склонный воспарять к эмпиреям, а живущий здесь и сейчас, принимающий мир как данность, не делает.
  Хотя к миру вообще Гончаров тоже настроен достаточно скептично. Принято считать, что он западник, ратующий за как можно более полное продвижение России по европейскому пути, ненавидящий косность и отсталость русской провинции (что совершенно логично и естественно). Но при этом он не может (вероятно, даже помимо своей воли) не показать, что даже в европеизированном Петербурге полностью реализоваться с некоторыми оговорками может либо поэт-артист-художник, либо прирождённый делец-администратор, вроде Петра Иваныча. Остальным, обладателям невостребованных и неоткрытых талантов, остаётся скука отчуждённого труда.
  Поэтому история Александра Адуева в какой-то мере действительно обыкновенна. Все в той или иной степени приходят к пониманию ограниченности своих талантов и несоответствия романтических юношеских представлений о жизни реальности. Но смутные сомнения всё-таки терзают, и вот почему. Гончаров пишет ярко, сочно, крупными мазками. Его герои утрированны, типичны до предела, практически как у Гоголя. Но Гоголь и пишет сатиру, схватывая реальность в один конкретный момент времени, не претендуя на психологизм. В этом случае утрированность оправданна и необходима. А здесь автор вроде бы описывает развитие характера во времени, здесь ожидаешь большей реалистичности и психологичности. Но при этом Александр - квинтэссенция экзальтированного «юноши бледного со взором смущённым», а Пётр Иваныч – квинтэссенция делового человека. И если поведение Александра до его вторичного приезда в Петербург, история превращения восторженного мальчика в человека, осознавшего «ты не гений! ... И жизнь не перестала быть желанной от страшного прозренья моего» естественна и логична и возражений не вызывает, то Александр из эпилога невероятен. Слишком уж радикально превращение во второе издание Петра Иваныча. Всё-таки к обыкновенности взросления, наступления зрелости здесь примешиваются ещё акцентуации характера, полностью выйти за пределы которых не получится. Зрелый Александр должен быть циничней и мудрее Александра юного, но таким рассудочным практиком он быть не может. И дядюшка в юности, несомненно, был влюблён эмоциями, а не логикой, и жёлтые цветы, вероятно рвал, но центром своей жизни считать любовь всё-таки не мог. Хотя, возможно, именно превращение одного крайнего типа в другой и является авторской задумкой, и именно это и необходимо для того, чтобы история стала действительно обыкновенной.

  34

  174