Рецензия на книгу
Собрание сочинений в шести томах. Том 1. Стихотворения
Ив. Бунин
Аноним18 февраля 2025 г.Поэзия Ивана Алексеевича Бунина
Поэзия Ивана Алексеевича Бунина, являет нам пример развития русской лирики в ее коренных, национальных основах. Будучи автором талантливым и личностью исключительно цельной, оставаясь таким на протяжении всей своей долгой, почти семидесятилетней творческой жизни при этом смело можно сказать автор эволюционировал раскрывая нам новые грани своего дарования.
Детство и юность Бунина прошли на природе, в нищающей дворянской усадьбе. Несомненно всё это отразилось в его формировании как художника ,с влиянием сословно-дворянских и простонародных традиций. С одной стороны, завороженность былым величием столбового рода, милым миром старины, с другой — искренняя, хотя и поверхностная увлеченность поэзией. Жизнь в скудеющем имении, поэтизация усадебного быта, дремлющие сословные традиции — все это вызывало у молодого Бунина чувство нежности и говорило о его двойственности — об одновременном тяготении и отталкивании от дворянских традиций.
В первых опытах юношеских стихов двадцатилетний поэт еще не достиг власти над словом, он только чувствовал магию ритмичности но тем не менее очень ясно прозвучала одна-единственная тема: русская природа. Таковы, скажем, отрывки из дневника "Последние дни" ("Все медленно, безмолвно увядает… // Лес пожелтел, редеет с каждым днем…"). Строчки стиха лишены метафор, они почти безобразны в отдельности, однако в целом создано осеннее настроение — умирает природа, напоминая поэту о разрушенном, умершем счастье. Бунин не включил это, как и большинство других стихотворений первого сборника, в последующие книги лирики. И все же след этого стихотворения мы находим: оно послужило строительным материалом для более поздней, великолепной лирической пьесы "В степи".
Для Бунина предметом поэзии стал сам быт уходящего класса. Не только "холодок покорных уст", но и обыденное занятие помещика (теперь ставшее редкостным) в ретроспективном восприятии поэта приобретает новое, эстетически остра не иное звучание: "И тени штор узорной легкой сеткой // По конскому лечебнику пестрят…" ("Бегут, бегут листы раскрытой книги…").
На рубеже XX века, когда уже пробивались первые ростки пролетарской литературы, а также "нового", символистского направления в поэзии, стихи могли бы показаться живым анахронизмом. Недаром иные стихи Бунина вызывают справедливые и весьма конкретные ассоциации, заставляют вспомнить малых и больших, но всегда старых поэтов:Перед закатом набежало
Над лесом облако — и вдруг
На взгорье радуга упала,
И засверкало все вокруг.Едва лишь добежим до чащи —
Все стихнет… О, росистый куст!
О, взор, счастливый и блестящий,
И холодок покорных уст!Приверженность к прочным классическим традициям уберегла стихи Бунина от модных болезней времени и одновременно сократила приток в его поэзию впечатлений от повседневности. В своих стихах поэт воскресил, говоря словами Пушкина, "прелесть нагой простоты". Нужно отметить точные лаконичные эскизы, но в пределах уже великолепно разработанной системы стиха. В них нет брюсовского произвола в создании фантастических миров, но нет и мощных бронзовых строф, дыхания городской улицы, которое принес Брюсов в поэзию, предваряя Маяковского. В них нет эмоционального соллипсизма молодого Блока, но нет и кровоточащей правды, которая заставляет героя немедленно, сейчас же разрешить неустроенность жизни, а пережив неудачу — разрыдаться, облить стих слезами и гневом. Блок перерос символизм, и это было связано со вступлением поэта в родственное и скорбное царство реальности. Бунин ограничил себя какой-то одной стороной реального под бесстрастным девизом:
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и вечного…Правда, у Бунина оставалась подвластная ему область — мир природы. В этой области Бунин сразу достиг успеха и затем лишь укреплял и очищал свой метод.Образ природы, родины, России складывается в стихах исподволь, незаметно. Он подготовлен уже пейзажной лирикой, где крепкой закваской явились впечатления от родной Орловщины, Подстепья, среднерусской природы. Разумеется, они были лишь родником, давшим начало большой реке, но родником сильным и чистым. И в отдельных стихотворениях поэт резко и мужественно говорит о родной стране, нищей, голодной, любимой ("Родине";"В стороне далекой от родного края…", "Родина" и т. д.). Осень зима, весна, лето — в бесконечном круговороте времени, в радостном обновлении природы черпает Бунин краски для своих стихов. Его пейзажи обретают удивительную конкретность, растения, птицы — точность обозначений. Иногда эта точность даже мешает поэзии:
В сизых ржах васильки зацветают,
Бирюзовый виднеется лен,
Серебрится ячмень колосистый,
Зеленеют привольно овсы…
("На проселке")
Бунин был приверженцем "старой" образной системы и ритмики. Поэт вскрывает неизведанные возможности, заложенные в традиционном стихе. Не в ритмике, нет, — чаще всего это чистый пяти- или шестистопный ямб. И не в рифме — "взор" — "костер", "ненастье" — "счастье", "бурь" — "лазурь" и т. д.; она банальна. Но Бунин уверенно выбирает такие сочетания слов, которые, при всей своей простоте, порождают у читателя волну ответных ассоциаций. "Леса на дальних косогорах, как желто-красный лисий мех"; "звезд узор живой"; "седое небо"; вода морская "точно ртутью налита". Составные части всех этих образов так тесно тяготеют друг к другу, словно они существовали вместе извечно. Осенние степи, конечно, "нагие"; дыни — "бронзовые"; цветник морозом "сожжен"; шум моря — "атласный". Только бесконечно чувствуя живую связь с природой, поэту удалось избежать подражаний , идя бороздой, по которой шли Полонский, А. К. Толстой, Фет.
Бунин с сугубой дотошностью, реалистически точно воспроизводит мир природы. Поэт чувствует кровную связь с природой, с жизнью каждой ее твари (будь то олень, уходящий от преследования охотников, — "Густой, зеленый ельник у дороги…" и "седой орленок", который "шипит, как василиск", завидев диск солнца, — "Обрыв Яйлы. Как руки фурий…"). И, скажем, герой маленькой поэмы "Листопад", в первом издании посвященной М. Горькому, "просто лес": его отдельное, красочное и многоликое бытие…
Если на рубеже века для бунинской поэзии наиболее характерна пейзажная лирика в ясных традициях Фета и А. К. Толстого, то в пору первой русской революции и последовавшей затем общественной реакции Бунин все больше обращается к лирике философской, продолжающей тютчевскую проблематику. Личность поэта необычайно расширяется, обретает способность самых причудливых перевоплощений, находит элемент "всечеловеческого" (о чем говорил, применительно к Пушкину, в своей известной речи Достоевский):Я человек: как бог, я обречен
Познать тоску всех стран и всех времен.
("Собака", 1909)Жизнь для Бунина — путешествие в воспоминаниях, причем не только личностных, но и можно сказать в воспоминаниях рода, класса, человечества. Поверхностный атеизм ("Каменная баба", 1903–1906; "Мистику", 1905) сменяется пантеистическим восприятием мира и своего рода метафизическим исследованием глубинных основ нации. Бунин стремится прочесть и разгадать сокровенные законы нации, которые, по его мнению, незыблемы, вечны. Не случайно именно в 1910-е годы в его поэзию особенно широко вторгается стихия крестьянского фольклора, устной народной литературы. Легенды, предания, притчи, сказания, частушки, лирические сельские песни, "страдания", прибаутки и присказки — россыпи мудрости народной — заполняют страницы рассказов и повестей, преображенные, становятся стихами ("Два голоса", "Святогор", "Мачеха", "Отрава", "Невеста", "Святогор и Илья", "Князь Всеслав", "Мне вечор, младой…", "Аленушка" и т. д.). Нетрудно подметить, что Бунин порою стремится реставрировать и идеализировать старую Русь, до того как в неё вторгся Батый.
Он отправляется также к истокам исчезнувших цивилизаций, воскрешает образы древнего Востока, античной Греции, раннего христианства. В своих лучших "исторических" стихах он с пушкинской отзывчивостью стремится проникнуть в самую сердцевину чужой культуры, передать индивидуальный облик далекой эпохи. Стихи "Эсхил", "Самсон", "Ормузд", "Сон" (из книги пророка Даниила), "Черный камень Каабы", "Тезей", "Магомет в изгнании", "Иерихон" и т. д., равно как и великолепно воссозданная лонгфелловская "Гайавата", заставляют еще раз вспомнить слова Достоевского о Пушкине, обладавшем редкостным свойством "перевоплощаться вполне в чужую национальность". Бунин не создает иллюстрацию к Корану или халдейскому мифу, "вечное", архаичное и современное нерасторжимое для него. Иногда это "настоящее в прошлом" обнажено в сентенцию, как, например, в стихотворении 1916 года "Кадильница". Образ продолжается в прямой заповеди писателю, творцу, напоминанием о его высоком призвании ("Ты, сердце, полное огня и аромата, не забывай о ней. До черноты сгори"). Энергичное напоминание о проповедническом страстном долге художника кажется неожиданным в устах Бунина, но оно просто указывает еще раз на ложность представления о Бунине как писателе "холодном". Он лишь стремился всегда сохранить между собой и читателем известную дистанцию, страшась оказаться "накоротке" с ним. Горделивость натуры вовсе не исключала ее страстности, создавая, однако, своего рода защитный покров: это как бы пылающий факел в ледяном панцире.
Философская лирика , проникает в пейзажную и преображает её. Непременные пейзажей — кладбище, погосты, могилы, напоминающие об исчезновении древнего рода и неизбежности собственной смерти ("Ограда, крест, зеленая могила…", "Растет, растет могильная трава…", "Настанет день — исчезну я…", "Могильная плита" (или просто "Смерть"), Поэт стремится заглянуть за пределы человеческой очевидности, переступить черту, которую сторожит "незрячий взор" смерти. Ее карающая десница не щадит никого ("Был воин, вождь, но имя смерть украла и унеслась на черном скакуне…"), ее загадка мучит воображение поэта.Выход из пессимизма, по Бунину, — в слиянии с природой, в возвращении к ней и обновлении жизни. Ощущение всеобщности жизни, ее вечного круговорота "в мириадах незримых существ" продолжает в стихах Бунина 1910-х годов космическую, тютчевскую традицию. Земная жизнь, бытие природы и человека воспринимается поэтом как часть великой мистерии, грандиозного действия разворачивающейся в просторах вселенной:И меркнет тень, и двинулась луна,
В свой бледный свет, как в дым, погружена,
И кажется, вот-вот и я пойму
Незримое — идущее в дыму
От тех земель, от тех предвечных стран,
Где гробовой чернеет океан…
Где, наступив на ледяную Ось,
Превыше звезд восстал Великий Лось —
И отражают бледные снега
Стоцветные горящие рога.
("Ночь зимняя мутна и холодна…", 1912)Отдельный человек по мнению Бунина, обречен на одиночество и непонимание. Исчезает мечтательность поэта, ощущение одиночества растет и даже приобретает эстетику: "Один встречаю я дни радостной недели…", "Если б только можно было одного себя любить…", "Как хороша, как одинока жизнь!" ("В пустынной вышине…") или положенное на музыку С. В. Рахманиновым "Как светла, как нарядна весна!.."(романс "Я опять одинок"). В многогранности природы, в последовательной подчиненности ее явлений человек, как полагает Бунин, занимает одну из последних ступеней и способен расширить слабые свои пределы лишь за счет опыта всех предшествующих поколений. Преодоление одиночества и страха смерти возможно, таким образом, при достижении вневременного пантеистического миросозерцания: "Я говорю себе, почуяв темный след того, что пращур мой воспринял в древнем детстве: „Нет в мире разных душ и времени в нем нет!“ ("В горах", 1916). Но бунинский пантеизм, при всей его кажущейся широте, действительно ограничен жесткими "личностными" и классовыми рамками. Опять-таки это связано с давлением дворянских симпатий, вынуждающих Бунина беспрерывно совершать "путешествия в прошлое", скорбеть о старине, чувствовать, что "мертвые не умерли для нас" ("Призраки"). Правда, есть еще одна, абсолютная сила, способная противостоять смерти, и имя ей — красота.
Красота "мир стремит вперед", она порождает любовь-страсть, совершающую прорыв в одиночестве и одновременно приближающую роковые силы смерти. В конечном счете, любовь не спасает от одиночества. Исчерпав "земные" возможности, она ввергает героя в состояние спокойного отчаяния. Этим настроением сдержанного трагизма проникнуто едва ли не самое известное стихотворение Бунина "Одиночество" ("И ветер, и дождик, и мгла…"). Осенний "бунинский" пейзаж, нестерпимая (против которой одно лекарство — время) боль по ушедшей женщине — в стихотворении "Одиночество" уже заложен художественный поиск в "темные аллеи" человеческой страсти, который развернется в творчестве 1910-х годов и результатом чего явятся такие шедевры, как "Сны Чанга" и "Легкое дыхание". Сила желания счастья и в то же время осознание его невозможности выражены в довольно спокойной концовке:Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.Там, где поэту прошедшего, XIX столетия или его робкому подражателю надобно было произнести взволнованный монолог, Бунин сжимает содержание до двух строчек. Этот лаконизм — достояние литературы уже нового, XX века, когда буйство человеческих чувств передается "посторонней фразой". Надо сказать, что именно в интимной лирике отчетливо видно отличие Бунина от "чистых" дворянских поэтов. Это отличие проявляется и в облике лирического героя, далекого от прекраснодушия и восторженности, избегающего красивости, фразы, позы. Заметно оно и в той здоровой чувственности, какая окрашивает бунинские стихи. В любовной лирике Фета главное — гамма возвышенных переживаний, красивое чувство, изображая которое поэт совершенно растворяет образ любимой, колеблет его, как колеблет отражение бегущий ручей. Облик женщины поэтичен и бесплотен. Совсем иное — чувственное, бунинское:
Я к ней вошел в полночный час.
Она спала, — луна сияла
В ее окно, — и одеяла
Светился спущенный атлас.Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, —
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.Любовная лирика Бунина невелика количественно. Но именно в ней находится многие искания позднейшей поры. Женский характер, прямой и резкий, способный к действию, запечатленный в "Песне" ("Я — простая девка на баштане…"), перекликается с образами рассказов "При дороге" и "Игнат". А известное стихотворение "Портрет" (1903) родственно написанному в 1916 году рассказу "Легкое дыхание". Бессмысленная гибель прелестной девочки с "ясным" взором и кокетливой прической и несовместимость ее "бессмертного" облика с "погребальным вздором" как бы предваряют позднейшие, более общие размышления в рассказе: "Этот венок, этот бугор, этот дубовый крест-Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте…"
Любовная лирика Бунина, принадлежащая своим эмоциональным строем XX веку, трагичная, в ней вызов и протест против несовершенства мира в самых его основах, тяжба с природой и вечностью в требовании идеального чувства. Как и вся бунинская поэзия, его интимная лирика сохраняет классическую отточенность формы. В этом смысле Бунина можно сопоставить с его младшей современницей — Анной Ахматовой.
Поэзия Бунина обретает право на долгую жизнь благодаря многим, присущим только ей достоинствам. Певец русской природы, "вечных", "первородных" тем, мастер интимной и философской лирики, Бунин продолжает классические традиции, демонстрируя неизведанные возможности "традиционного" стиха. В новых, изменившихся условиях он не просто повторяет достижения "золотого века" русской поэзии (Тютчева, Фета, Полонского), но активно развивает ее звучание, нигде не отрываясь от почвы, оставаясь поэтом, большим, самобытным, русским49118