Рецензия на книгу
Бесы
Федор Михайлович Достоевский
PrekrasnayaNeznakomka16 февраля 2025 г.«Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить»
Достоевский "Бесы"В Санкт-Петербурге, во времена Достоевского, живет Степан Трофимович Верховенский. «Талантливый и многочтимый» по определению рассказчика истории (не путать с автором) и жалкий и никчёмный по факту. Во времена оны пытался быть властителем дум а ля Белинский, Герцен и Чаадаев, но оказался ссыклив. Пытался быть лектором, но оказался ленив. Пытался быть поэтом, но оказался бездарен. Пытался быть семьянином, но оказался безответственен. Был гувернёром, но о нелестном итоге его воспитания надо говорить отдельно. А кончил тем, что, живя в мире, выстроенном по патриархатной модели, стал альфонсом. Причём как относится к нему Варвара Петровна Ставрогина, непонятно до финала: женщина то сдувает пылинки с него и его репутации, то шпыняет, потому как понимает – как мужчина он ноль, посему никуда от неё не денется.
Между тем Степан Трофимович – европейски образованный человек и либерально настроенный интеллигент-гуманитарий. Прикол в том, что из всех либеральных интеллигентов Степан Верховенский наиболее приличен хотя бы потому, что решился бежать... в никуда. Посему единственный получает в финале шанс на христианское покаяние и прощение. С прочими же получается ещё «веселее».
Российская либеральная интеллигенция по Достоевскому – суть г*вно (до беса, увы, дотягивает только один Пётр Верховенский).
Как правило, это люди, не состоялись в профессии, НО идут проповедовать. Много говорят о русском народе, НО народ не знают и знать не хотят, предпочитая изучать страдания эксплуатируемых... в Америке. Ратуют за свободу от бога и морали, НО веруют чуть ли не больше, чем религиозные фанатики. Рекордсмен здесь Кириллов, ратующий за то, чтобы бросить вызов богу самоубийством («Всякий, кто хочет главной свободы, тот должен сметь убить себя. Кто смеет убить себя, тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы; тут всё, а дальше нет ничего. Кто смеет убить себя, тот бог. Теперь всякий может сделать, что бога не будет и ничего не будет. Но никто еще ни разу не сделал»). Хотя, казалось бы, если бога нет, то КОМУ бросать вызов? Проповедуют свободу и добро, НО часто являются бывшими крепостниками и оставляют после себя кучу жертв – и как властители дум, и как банальные убийцы, и просто косвенно (разбойник Федька – также их порождение).
Все мужчины, разделяющие либеральные идеи, либо примыкающие к либералам, либо глупы (Виргинский, Шатов, Лембке, Кармазинов), либо позёры (Толкаченко), либо люди с гнильцой (тиран и жлоб Липутин, подлец Лямшин), либо фанатики (Эркель). Все женщины истеричны не по делу (девочки, девушки, женщины в этой истории вообще чересчур истеричны и после сколь-либо серьёзных потрясений умудряются загнать себя в гроб феерически быстро, ибо секс превращается для них в Годзиллу, булыжник среднего размера в метеорит, а под рукой в нужный момент не находится салопа, и бедные вынуждены бежать неизвестно куда в холод, ветер и слякоть). Читать про нравы либеральных интеллигентов местами смешно. Но потом начинает страшно надоедать, так что приходится делать продолжительную паузу в чтении. Во времена Достоевского подобные вещи звучали смело, предупреждающе и даже пророчески. В XXI же веке никого этим не удивишь. Более того: современные читатели с удовольствием подкинули бы Достоевскому экземпляров для паноптикума, да ещё не постеснялись бы в выражениях.
Но среди персонажей выделяется Николай Всеволодович Ставрогин. Это воспитанник Степана Верховенского, причём воспитывался он отвратно: "Надо отдать справедливость Степану Трофимовичу, он умел привязать к себе своего воспитанника. Весь секрет его заключается в том, что он и сам был ребенок. Меня тогда еще не было, а в истинном друге он постоянно нуждался. Он не задумался сделать своим другом такое маленькое существо, едва лишь оно капельку подросло. Как-то так естественно сошлось, что между ними не оказалось ни малейшего расстояния. Он не раз пробуждал своего десяти- или одиннадцатилетнего друга ночью, единственно чтоб излить пред ним в слезах свои оскорбленные чувства или открыть ему какой-нибудь домашний секрет, не замечая, что это совсем уже непозволительно. Они бросались друг другу в объятия и плакали". Впоследствии, когда юный Ставрогин начал беспределить, именно Верховенский долгое время оправдывал его «буйные порывы слишком богатой организации». На протяжении всего романа Николай Ставрогин то увлекает за собой неокрепшие умы, то эпатирует публику, создавая впечатление, что совершить преступление или вовсе пойти по трупам для него – раз плюнуть. Более того: он сам признаётся, что, идя против морали, испытывает нечто вроде оргазма. И… и при этом его совесть, его душа, верней то, что ещё осталось в ней чистого, то и дело прорываются. Создаётся впечатление, что одержимый бесами молодой человек ставит на себе эксперимент, выискивая тот предел, до которого может дойти в нарушении общественных норм, но сам этот процесс ему органически чужд. При этом у него был шанс прийти к покаянию и духовному обновлению (см. глава «У Тихона»). Но он отверг его сам и пошёл до конца… по дороге в ад.20632
