Рецензия на книгу

• 

  Аноним2 февраля 2025 г.

  "... весть надежды и восстановления людям."

  Книгу "Завтра я всегда бывала львом" прочла в рамках Ногоднего Флешмоба 2025.
  Автор книги Арнхильд Лаувенг - наша современница, рассказывает о перенесённом психозе с 17 до 26 лет как эксперт на основании своего уникального опыта и как профессионал (клинический психолог).

  До болезни - это послушная жизнерадостная девочка, радость благополучной семьи. Хорошо училась в школе и мечтала стать психологом.
  В преддверии психоза - "как будто в ясный солнечный день медленно наползала туманная дымка". Мир утратил краски, была мысль, что она уже умерла. Испытывала страх, злость и отчаяние. Не могла вербализовать переживания, настолько они были "особыми", но, подчеркивает, оставалась собой, тосковала по прежней хорошей жизни. Продолжала успешно учиться "через не могу". "Неожиданные" для окружающих суицидальные попытки привели ее к психиатру.

  Диагноз психоза для молодой девушки стал катастрофой, ей не объяснили, что шизофрения – "разная", диагноз – основание для оказания помощи, он преходящ и не затмевает надежды преодолеть недуг.

  Лабиринт психоза. Арнхильд выделяет "послушные приятные голоса", вызываемые произвольно, скрашивающие пугающее одиночество и монотонные будни в жестко структурированной больничной среде. Когда "твои слова теряют смысл и превращаются в симптомы, чувствуешь себя одинокой, и все вокруг мрачно". Ведь "когда кричат сумасшедшие – это лишь крик сумасшедшего". Психоз не охватывает всего "Я", хотя размывает границы между реальным и болезненным. Ряд фактов выпал из памяти, но в хаосе путаницы мыслей, "голосов" и видений девушка держалась за мечту как за спасательный круг: когда все "это" пройдет, она еще наведет порядок в жизни, вернется в школу, еще станет психологом. У Арнхильд личная война с разнообразными, большей частью фантастическими слуховыми и зрительными галлюцинациями, даже до поры безуспешная. Пока же стыдно было быть растрепанной, плохо без ванны.

  Больничные будни - нагромождение разбитых надежд и разрушенных планов. Стремление к самоистязанию автор отчасти объясняет скукой и бездушностью больничного персонала. За годы лечения добром запомнились пять санитаров, два полицейских (участвовали в насильственной госпитализации) и врач. Немало. В связи с самопорезами и суицидами под влиянием "голосов" и на фоне депрессии, побегами неоднократно лечилась недобровольно, в изоляторе, привязанной к постели. Помнит спустя годы, как тащили ее, бьющуюся в слезах, в задравшемся свитере, наступая на ее волосы по коридору в изолятор. Порой переволакивали через порог так, что она билась о него головой, прижимали к бетонному полу, прижимали голову к подушке, чтобы от нехватки воздуха она перестала сопротивляться. Принуждение не исключает уважения, уход и забота с применением физического насилия, без которого ее не было бы в живых. Применение силы без рассуждения и без уважения причиняет больному неискоренимый вред.

  О лекарствах. При насильственном лечении (испытывала боль и унижение, когда в нее "всаживали иглу"), казалось, было больше побочных действий. А при доверительной терапевтической связи с врачом переносимость лечения лучше. Постоянная сонливость и усталость препятствовали восстановлению Арнхильд.

  Психосоциальная помощь. Высокие дозы нейролептиков сами по себе не обеспечивали самостоятельности Арнхильд. Но она искала и находила человека, за которого можно держаться среди "рушащегося мира". Она благодарна трудинструкторам, сиделкам, психотерапевтам, социальным работникам, членам семьи, понимавших жизнь, не торопивших, но приближавших спокойно и неторопливо выздоровление и не отчаявшихся при временных отступлениях (рецидивах). Они пробуждали надежду на лучшую жизнь, мечту, определяли с Арнхильд цель (выздоровление даже при неясности будущего), придающую смысл любой судьбе.

  Возвращение домой. Арнхильд не в обиде на мать за инициацию лечения. Дома сервированный стол означал для Арнхильд, что ей доверяют, и она не перебила любимые ранее красивые вещи, не причинила вред себе. Она не хотела более умирать, "забрезжила крошечная надежда".

  Арнхильд считает, что ей "невероятно повезло": осталась живой, шанс выздоровления был призрачно мал. Веруя в благого Бога и личную молитву, она стала лучше, терпимее и сострадательнее к своим близким и подопечным. Арнхильд чувствует себя "хорошо, очень хорошо", живет "богатой полноценной жизнью". У нее планы, мечты и дела.

  Эта книга-исповедь о преодолении тяжкого психического недуга вызывает жалость, печаль, тяжесть груза переживаний, но и гордость за Арнхильд.

  4

  268