Рецензия на книгу

• 

  Аноним17 января 2025 г.

  Дзен в искусстве созерцания Прованса

  В конце концов к чему мне грустить? Я живу за тысячу миль от парижских туманов, на солнечом пригорке, в краю тамбуринов и мускатного вина. Вокруг меня только солнце и музыка: оркестры каменок, хоры синичек; по утрам плачут кулики, в полдень стрекочут цикады; потом пастухи играют на свирели, а смуглые красотки звонко смеются в виноградниках...

  
  

  Эта книга как никогда вовремя появилась в моей жизни. После ядерного апокалипсиса Маккамона, рождественского вампира Джо Хилла, грязных историй индийского предпринимателя и скандинавской драмы Бакмана мельничный сборник Доде - это тот самый живительный глоток чудесного напитка, который прогревает тебя изнутри до самых косточек.

  Альфонс Доде решается на эксцентричный поступок: оставляет жизнь в суетном Париже и покупает заброшеную мельницу в самом сердце Прованса "...на склоне холма, поросшего сосной и вечнозеленым дубом...". И в этом живописном местечке он отдыхает душой и телом, любуется красотами провансальского пейзажа, пишет баллады и новеллы, пересказывает сказки, слушает местные легенды и истории и покачивается на волнах воспоминаний.

  Я влюблена буквально в каждый рассказ /разве только об охоте в Камарге читала без пылкого воодушевления/. В них столько теплоты, легкой иронии и невероятной образности. И они все такие разные!
  Например, о гордом мельнике ("Тайна деда Корниля") или сказка свободолюбивой козочке ("Козочка господина Сегена"), или об ослиной мести, вынашиваемой 7 долгих лет ("Папский мул"). Были там и мрачные истории вроде "Сангинерского маяка" и "Гибели Резвого". И мой любимый /совершенно трогательный/ рассказ о двух старичках, что вечно ждут своего внука в гости ("Старики"):

  
  

  
  А меж тем в другом конце комнаты, перед шкафом, происходила настоящая драма. Надо было достать с верхней полки бутыль с пьяными вишнями, уже десять лет дожидавшуюся Мориса, а нынче решили откупорить в честь меня. Несмотря на Мамочкины уговоры, старик непременно хотел сам достать эти вишни и, к великому ужасу жены, взобравшись на стул, пытался дотянуться до верхней полки... Надо было видеть эту картину: старичок дрожа подымается на цыпочках, синявочки вцепились в стул, Мамочка за его спиной, трепеща, протягивает руки, и все овеяно легким запахом бергамота, идущим от открытого шкафа, где сложено большими стопками белье из сурового полотна...

  
  

  В этом рассказе прячется настоящий эффект присутствия, словно ты приехала к своей бабуленьке, от которой пахнет блинами, в доме трещит лампадка и немного пахнет церковными свечами из красного угла. Как же оживились старики, принимая в гостях друга дорогого Мориса - оживились, встрепенулись, отряхнули перышки и вывалили на стол всё самое лучшее /даже пьяные вишни, которые были бы великолепными, если бы Мамочка не запамятовала добавить сахару/. С каким трепетом и уважением отнесся г-н Доде к старикам, позволяя сполна получить дозу счастья, прежде чем они снова впадут в дрему /вместе с сонными мухами на потолке/ в ожидании Мориса. Ох, как же я была зла на этого гуся, который за десять лет не нашел и минутки, чтобы проведать этих милых стариков, что так его ждут!

  Еще близко к сердцу приняла довольно непримечательный рассказ "Саранча" /из алжирских воспоминаний автора/ о том, как ферму, на которой остановился Доде, опустошило нашествие саранчи. Я вспомнила свой школьный выпускной год и массовое нашествие саранчи. Помню, как брела по абсолютно черной от саранчи дорожке на линейку Последнего звонка, браво отмахиваясь от летящих мне в лицо /и не только/ огромных стрекочущих чудовищ. Они ползли по белым гольфам, запрыгивали в несчастный букет, а еще их пришлось выковыривать /с отвращением и ужасом/ из огромных белых бантов на моей голове. Рассказ "Саранча" всколыхнул эти воспоминания, да так, что мурашки побежали...

  
  

  
  На небе, дрожавшем от зноя, я видел только тучу, сплошную бурую тучу, похожую на градовую, - она надвигалась с грозным гулом, как буря, шумящая тысячами веток в лесу.
  ...
  Наконец тучу как прорвало, и насекомые сухим и шумным градом посыпались вниз. Куда ни глянь - поля покрыты саранчой, огромной саранчой величиной с палец.

  
  

  Неожиданно среди летних, наполненных солнцем, душистых рассказов затесались совершенно рождественские истории - "Три малые обедни" и "Апельсины".

  
  

  
  В конце декабря, когда улицы усеяны апельсинами, когда в грязи, в канавах, всюду валются апельсиновые корки, кажется, что гигантская елка отряхнула на Парижем свои ветки, увешанные искусственными плодами.

  
  

  Кстати, о Париже! Париж преследует нашего г-на Доде, все время неприятно о себе напоминает, отвлекая писателя от пасторальных прелестей. Истории о Париже серые, мрачные, закопченые. Ни слова доброго о Париже и его обитателях: "Эх, парижане, все вы на один лад! Пресыщение, насмешки, дьявольский хохот, злые шутки...".То ли дело Прованс - его восхваляют, воспевают, втягивают его дух жадными ноздрями, умываются ласковым солнцем и дрожат под натиском неукротимого мистраля.

  Этот сборник из тех, которые хочется припасти для особого случая, чтобы перечитывать, перечитывать и перечитывать. Очень жаль, что у него так мало читателей.

  49

  257