Рецензия на книгу

• 

  Аноним19 декабря 2024 г.

  Каким-то чудом мне удалось уклониться от знакомства с лордом Байроном в университете, а в школе нам его читать и не предлагали. Собственно, сейчас, познакомившись с тем самым Гарольдом, в чей плащ так искусно рядился наш родной Онегин, я поняла, почему.

  
  Вступая в девятнадцатый свой год,
  Как мотылек, резвился он, порхая,
  Не помышлял о том, что день пройдет,
  И холодом повеет тьма ночная.
  Но вдруг, в расцвете жизненного мая,
  Заговорило пресыщенье в нем,
  Болезнь ума и сердца роковая,
  И показалось мерзким все кругом:
  Тюрьмою — родина, могилой — отчий дом.
  Он совести не знал укоров строгих
  И слепо шел дорогою страстей.
  Любил одну — прельщал любовью многих,
  Любил — и не назвал ее своей.
  И благо ускользнувшей от сетей
  Развратника, что, близ жены скучая,
  Бежал бы вновь на буйный пир друзей
  И, все, что взял приданым, расточая,
  Чуждался б радостей супружеского рая.

  Мощное дежавю возникает буквально с первых строк, уж очень знакомые обороты, приемы, манера повествования и описаний. Ну вот, к примеру кусочек - если не знать, что это, легко подумать на Пушкина и даже на Лермонтова

  
  В тени дубрав, на склонах темных круч
  Монастырей заброшенных руины,
  От зноя бурый мох, шумящий ключ
  В зеленой мгле бессолнечной лощины,
  Лазури яркой чистые глубины,
  На зелени оттенок золотой,
  Потоки, с гор бегущие в долины,
  Лоза на взгорье, ива над водой —Так,
  Синтра, ты манишь волшебной пестротой.
  Крутая тропка кружит и петлит,
  И путник, останавливаясь чаще,
  Любуется — какой чудесный вид!
  Но вот обитель Матери Скорбящей,
  Где вам монах, реликвии хранящий,
  Расскажет сказки, что народ сложил:
  Здесь нечестивца гром настиг разящий,
  А там, в пещере, сам Гонорий жил
  И сделал адом жизнь, чем рая заслужил.

  В общем, прочитай я это раньше, очарование родной классики бы не ушло, но стало, так сказать, обусловленным ( примеру 28 строфа первой песни сподвигла меня перечитать неизданную главу о путешествии Онегина, стансы Инесе - разговор с Татьяной, а уж обращение к критику и подавно кажется родным) Нет, ЕО меня бы не разочаровал, потому что байроновой формой укутана все же наша сердцевинка. Когда Байрон озирает просторы Истрии и мировые проблемы, у нас конфликт ума и сердца так же все отодвигает остальные невзгоды в конец очереди. Да и сам АСП не стал казаться менее талантливым, ведь то, что провально в поэме Байрона, так блестяще им было реконструировано, раскрыто и дополнено - Онегин значительно превзошел свой английский прототип.
  Но оставим просторы нашей бескрайней родины и вернёмся в Европы, по которым отправился путешествовать пресыщенный жизнью герой. За маской денди и циника у него вроде как скрывается мятежная душа и раненое сердце, но разглядеть это довольно трудно, потому что автора больше привлекает не частное, а общее, механизмы общества, его болезненная оторванность от природы и корней, как биологических, так и исторических. Путешествие тут лишь плацдарм для голоса автора, у которого накопилось, что сказать современникам. Тут вам и критика лицемерия в церкви в частности и религии в целом, как опиума для народа, вопль о бессмысленности воин, порицается британское варварство - хищническое отношение к завоёванным территориям, неумение ценить культурное наследие побежденных.

  
  О, если б гордо возгласить могли мы,
  Что бережет святыни Альбион,
  Что алтари его рукой хранимы.
  Нет, все поправ, увозит силой он
  Богов и зябких нимф под зимний небосклон.

  Даже об угнетенных женщинах востока товарищ Сухов Байрон не забыл

  
  Но женщин нет: пиры — мужское дело.
  А ей — гарем, надзор за нею строг.
  Пусть одному принадлежит всецело,
  Для клетки создал мусульманку бог!
  Едва ступить ей можно за порог.
  Ласкает муж, да год за годом дети,
  И вот вам счастья женского залог!
  Рожать, кормить — что лучше есть на свете?
  А низменных страстей им незнакомы сети.

  В путешествии паломник и видит везде одно - "церквам доход, народу - нищета, о деспотизм, ты правишь нетерпимо", тираны удовлетворяют свои амбиции за счёт простых людей, и хоть он и называет социалистов утопистами своего времени, сам не чужд их мировоззрению.
  Принято говорить об антивоенной тематике Паломничества, она бесспорно там присутствует и даже выпирает. Однако более волнует автора не столько сам факт воин, сколько их причины и следствия. Его печалит не то, что храбрец пролил кровь в бою (например Брауншвейгский князь не выглядит оплаканным, скорее образцом чести), сколько то, что умер он по прихоти тирана, ради его тщеславия или кошелька.

  
  Цари, цари! Когда б вы только знали
  Простое счастье! Смолк бы гром побед,
  Не стал бы трубный зов предвестьем стольких бед.

  Если говорить о сюжете, то он настолько невнятный, что автор сам на него забил в последней песне, как и на главного героя, раз уж его приравняли к автору. И возникает вопрос: как это стало классикой, почему вообще люди это читали? А потому что все эти мысли витали в воздухе, война ещё свежа в памяти, ее последствия пугают и угнетают, а казалось, что будут радовать. В общем, писал лорд на злобу дня, а она, как оказывается, и по сей день ярится.
  Ну и если говорить о вневременной ценности классики, не оставит равнодушными Байрон и людей со школьной травмой:

  
  Я любовался Этной величавой,
  Я, как троянец, озирал дубравы
  Лесистой Иды, я видал Афон,Олимп,
  Соракт, уже не белоглавый,
  Лишь тем попавший в ряд таких имен,
  Что был Горацием в стихах прославлен он,
  Девятым валом вставший средь равнины,
  Застывший на изломе водопад,
  —Кто любит дух классической рутины,
  Пусть эхо будит музыкой цитат.
  Я ненавидел этот школьный ад,
  Где мы латынь зубрили слово в слово,
  И то, что слушал столько лет назад,
  Я не хочу теперь услышать снова,
  Чтоб восхищаться тем, что в детстве так сурово
  Вколачивалось в память. С той поры
  Я, правда, понял важность просвещенья,
  Я стал ценить познания дары,
  Но, вспоминая школьные мученья,
  Я не могу внимать без отвращенья
  Иным стихам. Когда бы педагог
  Позволил мне читать без принужденья,
  —Как знать, — я сам бы полюбить их мог,
  Но от зубрежки мне постыл их важный слог.
  Прощай, Гораций, ты мне ненавистен,
  И горе мне! Твоя ль вина, старик,
  Что красотой твоих высоких истин
  Я не пленен, хоть знаю твой язык.
  

  Вообще, не ожидала, что с таким удовольствием прочту этот путеводитель по истории Европы, всё-таки недаром он так впечатлил "наше всё". Правда, четвертая песнь меня немного утомила дидактической концентрацией на хитросплетениях истории Европы, ее культуре, выдающихся образцах искусства и их авторах. А особенно стенаниями по величию Италии, которая возвышается в тексте над всеми странами, как прекрасный Капитолий над Римом. Я, конечно, ностальгически вздыхала и немного завидовала Байрону - хоть судьба у него непростая, но в этом краю гармонии он пожил, понаслажлался, но и проникся ее горестями, как видим, и размышлял о бренности бытия

  
  Не в высшем ли начертано законе,
  Что слава, власть — предмет вражды людской
  —Не стоят нашей яростной погони,
  Что там, за гробом, счастье и покой.
  Усвой мы эту мысль — и станет жизнь другой.

  13

  1,3K